Алик не был героем, он не хотел расставаться со сладкими обеспеченными днями, но и любил себя, понимал, что идеалы, за которые он боролся, существуют, он сердцем любил эти идеалы.
Незаметно он очутился на втором этаже, где за дверью, расположенной прямо, находилась теперь Сирова, когда-то руководившая Управлением образования и, будучи муниципальным служащим, незаконно получила депутатский мандат. Алик этот факт опубликовал в своей газете, но Сирова не покраснела от стыда и не ушла с должности депутата. И теперь она заместитель Хамовского.
***
Чужой дом навязывает чужие мысли. Что для мыши трагедия, для мышеловки – процесс. Сегодня человек свободен лишь на территории, не нужной ее владельцу.
Как стать свободным, если не отстраниться от общества? Любой общественный выбор предполагает обязательства. И даже осознание необходимости этих обязательств, согласие с ними, не дает свободы, а развивает только иллюзии в этом направлении. Причем, человек адаптируется в систему цивилизации настолько, что даже смерть не может принять без помощи цивилизации. В нынешнем мире свободным можно быть, только оставшись без работы, жены и детей, да и то при минимальных личных потребностях.
Мимо проходили служащие и с любопытством поглядывали на Алика, и их взгляды прилипали так, что хотелось стряхнуть их с пиджака, как пыль или грязь.
«Идет на поклон, как и говорил Хамовский», – понимающе говорили взгляды.
Если бы его уволили, то эти взгляды говорили бы:
«Конечно, местечко он себе приготовил. Когда у тебя за спиной сила – тогда можно. Он сейчас уедет и точно на хорошую зарплату, иначе, с чего он такой храбрый?»
Алик понимал эту многоликую массу, переводившую в фарс любую трагедию, потому что иначе стыдно, а так, когда герой погиб из соображений выгоды, тогда легче, гораздо легче. А если невозможно придумать подобное, то лучше забыть, забыть, как не было никогда человека. Герои Белого отряда теперь не в почете. За добычей шли. И в этом есть историческая правда. Но доблесть тигра мышам не понять.
Пойманный и завороженный взглядами, Алик коротко задержался на втором этаже, и пошел выше.
«А что останется мне, когда я предам себя, когда я убью себя, и таким образом, стану живым трупом? – задумался он. – Только забота о семье. Умерший живет только для потомков. Умерший не имеет права на себя. Прах должен служить удобрением и произрастать. Прах не имеет права даже на мечты. Какие мечты могут быть у умершего? Могу ли я жить так, как живет большинство?
Могут ли дети любить мертвецов? Лично я никогда не любил. Не любил ни кладбища, ни музеи. Меня всегда привлекала жизнь. Лучше смотреть в окно с хорошим видом, чем на самую красивую картину.
«Убого!» – осудит так называемая элита. Они любители кладбищ. Я – нет. Самое лучшее кладбище – это кино.
Что в мире есть живого, кроме незримой воли, кроме характера и инстинктов? Даже ласки тела воспринимаются душой. Укрощенный зверь видит свет через решетку или стекло. Так можно ли отказаться от себя, не убивая себя? И зачем убивать себя, если Убийца тысячелетиями бродит по Земле, не пропуская ни единой живой души? Зачем торопиться?»
Секретарша в приемной Хамовского заметила его и послала узнающий взгляд, примерно такой, каким узнают мебель, стоящую на привычном месте. И Алик понял, что его ждут, что сам Хамовский и распространил слух, и сделал он это непременно в такой манере:
«Герой хренов! Приползет, будет проситься, увидите. Он такой же, как все. Ему надо денег. Пусть ползет, я дам ему туфлю поцеловать, но прощать не буду».
Алик вспомнил, как Хамовский уволил Сапу, как убирал других.
Возможно, они просили, оставить их на работе. Но, отвергая просящего, предавшего себя ради благополучия, можно наказать его еще сильнее. Лишить не только должности, места и дохода, но и чести – внутреннего осознания своей ценности. Сделать из врага пустышку, что может быть приятнее для Хамовского. Выпить сок и дать пинка упаковке, а еще лучше: надуть ее, прикрыть дырочки для воздуха и прихлопнуть так, чтобы вспыхнул устрашающий звук.
Алик, уже находясь на этаже прямо напротив кабинета Хамовского, пошел вдоль перил, не приближаясь к приемной. Его провожал взгляд секретарши. Какие-то придворные тени, появлялись и исчезали в кабинетах, проходили мимо: то ли души прихлопнутых обессоченных пакетов, то ли тени бестолковых воздушных змеев, то ли мухи в паутине Хамовского – химеры благополучной жизни. Алик замер возле ступеней, ведущих вниз. Падение не всегда упадок. Это просто путь. Полет за сердцем. Любой может попасть в болото, но не надо обожествлять кормящую жабу.