КУХНЯ
«Чтобы лучше понять, что человек из себя представляет, желательно взглянуть на его кухню».
В кухне, где обычно попивали чай сам Алик как главный редактор телерадиокомпании маленького нефтяного города, главный бухгалтер и секретарь… – в общем, та административная верхушка любой организации, имеющая блага отличные от тех, которыми распоряжается большинство – теперь наслаждались чаепитием все сотрудники телерадиокомпании маленького нефтяного города. Алик сам дал подобную возможность, поскольку ликвидировал все мелкие очаги чаекофепития на рабочих местах, и творческая журналистика наслаждалась этим в полной мере, чтобы не только попить чаю, но и продемонстрировать пренебрежение начальнику.
Если раньше возле кухни пахло иногда алкогольным перегаром, исходившим от Бухрим и Пупик, то теперь запах дешевой пищи, которую нещадно потребляли телевизионщики, заполонил административный отсек. Смесь из запахов быстрозавариваемых супов, жареных в прогорклом масле пирожков, залежавшейся пиццы скрывала все посторонние душки и даже ароматы, как это обычно происходит в самой затрапезной забегаловке.
Понимая, что справиться с таким обилием шума, эмоций и запахов он не в силах, Алик прошел из кабинета к кухне и сказал:
– Дверь прошу закрывать, мимо ходят посетители и могут подумать, что тут только и делают, что едят и бездельничают.
– Так тут душно, – с пацанским вызовом произнес Тимофей, который еще недавно героически снимал Прислужкова. – Вытяжки-то нет.
Алик осмотрел кухонку. На ее не более чем шести квадратных метрах, находилось не меньше пяти журналистов, холодильник, кухонный шкаф, столик и мойка. Причем заполненность кухонки Алик оценил равноценно, у него даже и мысли не мелькнуло, что журналист маленького нефтяного города чем-то отличается от безжизненной мойки или кухонного шкафа. Да, его разочарование в сотрудниках было настолько велико, насколько велико бывает разочарование чувствительного ребенка при разоблачении цирковых фокусов или новогодних чудес.
«Вроде взрослый уже, – подумал он после, – а все еще открываю для себя то, что все нормальные люди знают естественно».
Под нормальными людьми Алик всегда понимал тех, чья инстинктивная воля не выделяла их из коллектива или делала их симпатичными коллективу. То есть тех, кто имел определенный статус полезности, вроде табурета. И тут Алик вспомнил слова, услышанные им от давно забытого попутчика в купе, попутчика, чем-то похожего на пастыря:
– Нет ничего хуже душевной темноты, возникающей от обиды за неполученное вами, но жданное, от обиды за неполученное, но принадлежащее по мнимому праву. Эта темнота скрывает многие радости. Не пускайте ее внутрь.
«Верно говорил, – рассудил Алик. – Эти люди, эти отношения – они проникают внутрь. От них не отгородиться. Эта трясина. Разговор с лягушками напоминает о болоте. Если звезда упала в болото, она пошипит да потухнет. Среди лягушек самая уважаемая та, которая громче квакает и привлекает внимание. Среди звезд самая уважаемая та, которая приносит свет и тепло. У лягушек и звезд разные жизненные цели, отсюда абсолютное непонимание друг друга. Взаимосвязь одна: лягушки всегда пользуются истинами солнца, солнце истинами лягушек – никогда».
– Если нечем дышать, значит, вдохните заранее, – грубо ответил Алик, но по ходу фразы понял, что откликается на грубость, и смягчился. – Это шутка, конечно. Но, если дверь не будет закрыта, то я ликвидирую кухню.
– Это у нас запросто. Только ликвидировать. Репрессии, – откликнулась ранее молчаливая Букова, подтверждая, что угроза увольнения над Аликом повисла вполне реальная, тяжелая как объемный мешок, в который безразличные жители города скидывали свои камни в поддержку тех, кто их же и подавляет – против кого и выступил Алик в поддержку этих самых безразличных жителей города. И этот мешок был настолько полон, что вот-вот должен был сорваться ему на голову. А те многие и многие люди, благодарившие его и по телефону, и на улицах, были так безнадежно далеки от него и разрознены, что некому было и приостановить падение этого мешка. И словно в ответ на эти мысли Публяшникова рассмеялась так, словно она работала не выпускающим редактором на телевидении, а хозяйкой публичного дома.
Алик закрыл дверь в кухню.
***
То, что работница телецентра Косаченко, поблескивая своими чрезмерно выпуклыми глазами, гуляла в свой выходной день по телерадиокомпании маленького нефтяного города, было не просто удивительно, а удивительно настолько, насколько удивителен дождь на Крайнем Севере в канун Нового года. Поэтому, заметив ее в конце рабочего дня в кухонке, Алик подошел и спросил: