Аликом овладело сильнейшее желание ударить в это заплывшее жиром лицо, венчающее прокурорскую форму. Пузовникова интересовало только то, как его наказать. Видимо, он уже получил указания от своего начальника, который, безусловно, подружился с главой маленького нефтяного города Хамовским.
Тем временем, пока Алик переваривал сказанное, Пузовников шустро поглядывал на него и мыслил настолько быстро, что даже не верилось. Насчет претензий к открытому письму председателя профсоюзного комитета больницы маленького нефтяного города, опубликованному в городской газете и насыщенному терминами унижениями чести и достоинства, Пузовников высказался и того проще:
– Никаких оскорблений в этом письме я не вижу, я вам так и отпишу, но вы имеете право в судебном порядке защищать свою честь и достоинство. И вообще, прежде, чем что-то делать, вам следовало бы обращаться ко мне и консультироваться.
И вдруг Пузовников вальяжно откинулся на спинку стула и пафосно произнес:
– Впрочем, в том, что мы редко общаемся, есть и наша вина. Надо было больше идти на контакты.
Пузовников теперь напоминал сытого кота, балующегося в миске, полной сметаны. Сметана плескалась в разные стороны, а он, наблюдая за полетом белых капель, ради которых иные коты облизывали бы пол, радовался своей сытости, позволявшей ему разбрасываться чужими ожиданиями, как грязью.
***
Мысль материализуется только тогда, когда способна вызвать физическое движение мыслящего или внимающего. Мысли Алика уходили в болото маленького нефтяного города, они обсуждались, передавались, словно устные предания, но продолжали оставаться мыслями. Мысли Хамовского и даже Пузовникова вызывали мгновенное физическое движение – в данном случае – движения на ликвидацию мыслей Алика и других неугодных, а также на ликвидацию их самих, породивших неугодные мысли.
УХОД ИЗ БОЛЬНИЦЫ
«Большой организм всегда открыт для мелкого, даже в том пагубном случае, если мелкий поселяется в большом, чтобы его грызть».
– Я бы на твоем месте не возвращалась в больницу, – сказала Марина, когда Алик пришел домой. – Они, имея твой отказ от добровольного психиатрического обследования, могут собрать консилиум и разрешить принудительное психиатрическое лечение. Когда ты придешь, ляжешь на койку, тебя под любым предлогом выведут из палаты, например, на консультацию или на иной разговор в кабинет, например, заведующего кардиологическим отделением. Там тебя будут ждать два мощных санитара. Наденут смирительную рубашку, и операция… как ты сказал?
– ДОО «Скорпион», – напомнил Алик.
– Так вот – милицейская операция «Скорпион» будет закончена, как и твоя недописанная книга, – подвела итог Марина. – Оставайся дома.
И опять душа Алика откликнулась на новую жизненную ситуацию совершенно необычно и, на первый взгляд, оторвано от реальности.
«Почему-то жизнь устроена так, что всегда надо расставаться и уходить, – опять задумался Алик, сидя в своем любимом кожаном кресле. – Сначала нам радуются за то, что мы просто приходим, появляемся на свет, затем – за то, что мы с собой приносим, а напоследок – за то, что перестаем докучать. Поэтому, когда кого-то хоронишь, помни, что и тебя будут хоронить».
Он глянул в окно, в освещенную единственным фонарем полутьму, пойманную в коробку, ограниченную стенами корпусов пятиэтажных домов. Он привык к этому угрюмому виду и смотрел сквозь него:
«Даже самый прекрасный край иногда покидают птицы, даже самый прекрасный голос не может звучать вечно, но, если подобное происходит и, например, листья опадают – это совсем не повод готовиться к смерти».
Темнота неба вернула его к собственным переживаниям, к себе. Кто он в этой картине мира?
«Человек, откликающийся на каждое воздействие со стороны, подобен неразумной бактерии. Нельзя себя казнить, для этого есть другие».
Тут он обратил внимание на множество горящих за квартирными стеклами ограниченных миров:
«Когда слишком долго ищешь в пустоте, то начинаешь находить призраков. В этом смысле любой уход из пустоты, пустоты маленького нефтяного города, в том числе, – жизнеутверждающий».