"Утро вечера мудренее, - подумал Уорд. - Если утро настанет". И хмыкнул. Когда большая часть окружающего мира погрузилась во мрак, Киль все еще стоял у иллюминатора, разглядывая свое отражение в плазмагласе, окруженное светом единственной лампы, как ореолом. Потом судья отошел от иллюминатора и взглянул на собственный нос. Тот свешивался, словно некий фрукт, и, когда Уорд, задумавшись, поджал губы, кончик его соприкоснулся с верхней губой.
Неожиданно позади него хлопнула створка стенного люка, и судья невольно вздрогнул. У него засосало под ложечкой, когда Уорд увидел Гэллоу - одного, зато с двухлитровой бутылью островитянского вина.
- Господин судья, - произнес Гэллоу, - я решил, что лишу своих людей этого удовольствия. Предлагаю это вино вам в знак гостеприимства.
Киль отметил, что этикетка на вине вашонская, а не гуэмесская, и вздохнул спокойнее.
- Благодарю, мистер Гэллоу, - ответил он и чуть склонил голову. Теперь я редко могу наслаждаться хорошим вином - желудок с годами, как говорится, дает о себе знать. - Киль тяжело опустился в кресло и указал на другое: - Присаживайтесь. Чашки в выдвижном ящике.
- Отлично! - Гэллоу расплылся в широкой белозубой улыбке, которая Киль был в этом просто уверен - распахнула перед ним множество люков.
"И множество женских сердец", - подумал он и отбросил эту мысль, внезапно устыдившись. Гэллоу достал из ящика две чашки и водрузил их на стол. А ручки-то у них, отметил Киль, толстые, как раз для мозолистых пальцев здешних работников.
Гэллоу налил вина, но садиться не стал.
- Я заказал для нас с вами ужин, - сказал он. - Один из моих людей довольно сносный повар. Станция переполнена, так что я взял на себя смелость распорядиться, чтобы ужин нам доставили прямо сюда. Надеюсь, вы не против?
"Гляди, какой вежливый, - с раздражением подумал Киль. - И что же тебе нужно?" Они подняли "бокалы" с янтарным вином, но Киль свой едва пригубил.
- Приятное вино, - сказал он. Под ложечкой мучительно жгло - от крепкого вина и мыслей о горячей еде. А еще больше жгло от перспективы выслушивать эгоцентричную болтовню Гэллоу.
- За ваше здоровье, - провозгласил Гэллоу, - и за здоровье ваших детей.
То был традиционный островитянский тост, что Киль и отметил, приподняв одну бровь. Кое-какие едкие замечания так и просились на язык, но Уорд его прикусил.
- Умеете вы, островитяне, выращивать виноград, - заметил Гэллоу. - То, что получается у нас, больше всего напоминает вкусом формалин.
- Винограду нужна погода, - ответил Киль, - а не искусственное освещение. Поэтому вина разных сезонов такие разные - вы пробуете на вкус историю жизни винограда. Формалин - это точное определение условий жизни внизу с точки зрения лозы.
Лицо Гэллоу на мгновение омрачилось, и он позволил себе чуть заметно нахмуриться. И снова - широкая обезоруживающая улыбка.
- Но вашим людям прямо-таки не терпится все это бросить. Они готовятся массово переселиться вниз. Похоже, у них развилось пристрастие к формалину.
Так вот о чем пойдет речь. Киль слыхивал такие разговоры и раньше оправдания дорвавшихся до власти мужчин и женщин, опьяненных собственным беззаконием. Он представил себе, скольким приговоренным к смерти приходилось выслушивать виноватую болтовню своего тюремщика.
- Право самоочевидно, - сказал Киль. - Оно нуждается не в адвокатах, а только в свидетелях. Зачем вы пришли сюда?
- Поговорить, господин судья, - ответил Гэллоу, отбрасывая со лба светлую челку. - Поговорить, побеседовать - как хотите, так и называйте. Со своими людьми я этого делать не могу - увы.
- У вас же должны быть командиры, какие-никакие офицеры...
- Вы находите это любопытным? Или недовольны тем, что я нарушил ваше уединение? Успокойтесь, господин судья, - я пришел только поговорить. Мои люди ворчат, мои офицеры сговариваются у меня за спиной, мои враги строят заговоры. Зато мой пленник размышляет - иначе он не вел бы дневник, - а меня восхищает любой, кто на это способен. Рациональное мышление - штука редкая, ее надо лелеять и уважать.
Теперь Киль окончательно уверился, что Гэллоу что-то нужно - что-то совершенно особенное.
"Берегись, - предупредил себя Киль, - он - профессиональный обольститель". Глоток вина отыскал в желудке Киля самое нежное местечко и теперь выжигал себе путь сквозь кишечник. Киль испытывал искушение покончить с этим разговором. "И много ли уважения ты проявил к мыслителям Гуэмеса?" Но судья не мог позволить себе прервать разговор - не сейчас, когда это был источник информации, в которой, возможно, отчаянно нуждались островитяне.
"Пока я жив, я сделаю для них все, что в моих силах".
- Я скажу вам правду... - начал Киль.
- Правда всегда желательна. - Ответом на его высказывание послужил согласный кивок, и морянин осушил свою чашку. Киль налил ему еще вина.
- А правда заключается в том, что мне тоже не с кем потолковать, признался Киль. - Я стар, детей у меня нет, и я не хочу после смерти оставлять за собой пустоту. Мои дневники... - Киль показал на блокнот в обложке из плаза. - Это и есть мои дети. И я хочу оставить их в наилучшем состоянии.
- Я прочел ваши заметки, - промолвил Гэллоу. - Весьма поэтично. Мне было бы интересно послушать, как вы читаете их вслух. Ваши размышления более интересны, чем мысли большинства людей.
- Это потому, что я осмеливаюсь размышлять, а ваши люди - нет.
- Я не монстр, господин судья.
- Я не судья, мистер Гэллоу. Вы меня не за того принимаете. Теперь судьей, как и капеллан-психиатром, является Симона Роксэк. Мое влияние минимально.
- Верно замечено, - согласился Гэллоу и глотнул вина. - Ваша информация верна - Симона теперь и судья, и капеллан-психиатр. Впервые в истории. Ведь только из-за одного продажного капеллан-психиатра все остальные были поднадзорны. Но вы как судья удовлетворяли людей тем, что представляли собой баланс власти. Это вас они хотят услышать. Это вы можете избавить их от тревог, не Симона. И не без причины.
- И что это за причина?
Беспечная улыбка Гэллоу погасла, и он холодно посмотрел на Киля.
- Причина их беспокойства в том, что Симона работает на меня. И всегда работала на меня.