- Это меня не удивляет, - ответил Киль, хотя это и было неправдой. Ему даже удалось сохранить ровный спокойный тон.
"Вытянуть из него все, что возможно, - подумал Уорд. - Только это умение у меня и осталось".
- А я думаю, удивило, - возразил Гэллоу. - Вы выдаете себя мелочами. Не только вы и капеллан-психиатр - тренированные наблюдатели.
- Ладно, пусть так... но мне трудно поверить, что она участвовала в подготовке гуэмесского кошмара.
- Она о ней и не знала, - отмахнулся Гэллоу. - Но она приспособится. Очень тяжелая в общении женщина, если познакомиться с ней поближе. Закомплексованная. Вы знали, что у нее в квартире на каждой стенке зеркало?
- Я никогда у нее не бывал.
- А я бывал. - При этих словах Гэллоу выпятил грудь. - Ни один мужчина, кроме меня, там не был. Она терзается своим уродством, царапает собственную кожу, корчит рожи перед зеркалом до тех пор, пока не приходит в себя настолько, чтобы смириться со своим лицом в его обычном состоянии. Только тогда она выходит из комнаты. Глубоко несчастное создание. - Гэллоу покачал головой и налил себе еще вина.
- Вы хотели сказать, глубоко несчастный человек, не так ли?
- Она себя человеком не считает.
- Это она вам сказала?
- Да.
- Тогда ей нужна помощь. Друзья рядом. Кто-нибудь, кто...
- Кто будет напоминать ей об ее уродстве. Все это уже испробовано. Жаль - у нее под этими тряпками такое великолепное тело. Я ее друг, поскольку она считает меня образцом того, каким могло бы быть человечество. Она не хочет ребенка - не хочет растить урода в мире уродов.
- Это она вам так сказала?
- Да. И не только это. А я ее слушал, господин судья. Вы и ваш комитет - вы всего лишь терпели ее. И потеряли.
- Похоже, что она была потеряна для людей задолго до того, как я вообще с ней познакомился.
- Вы, конечно, правы, - вновь блеснул белозубой улыбкой Гэллоу. - Но было время, когда ее можно было завоевать. И я это сделал. А вы - нет. И это может изменить весь ход истории.
- Возможно.
- Думаете, ваши люди будут пребывать в своем уродстве вечно? О нет. Они посылают своих нормальных деток к нам. А вы принимаете наши отбросы, наших преступников и калек. И что за общество они могут построить? Нужда. Отчаяние... - Гэллоу пожал плечами, словно тут и говорить было не о чем.
Килю жизнь на островах помнилась другой. Да, верно: скученность там, по морянским понятиям, просто невообразимая. И острова воняют - это тоже верно. Но повсюду несравненная пестрота, всюду музыка, всегда можно услышать доброе слово. А кто объяснит рожденным внизу невероятную прелесть восхода, теплого весеннего дождя, сладость постоянных соприкосновений, которые доказывают, что ты значителен уже потому, что просто родился на свет?
- Господин судья, - вновь заговорил Гэллоу, - вы не пьете вино. Оно вам не нравится?
"Не вино, - подумал Киль, - а собеседник".
- У меня проблемы с желудком, - сказал он вслух. - Мне приходится пить вино понемногу. А вообще я предпочитаю бормотуху.
- Бормотуху? - Морянин изумленно поднял брови. - Эту настойку на нервоедах? Я думал, что...
- Что ее пьют одни дегенераты? Возможно. Она успокаивает, и она мне по вкусу, хотя собирать яйца нервоедов опасно. Но ведь не я же их собираю. "Этот довод высказан на языке Гэллоу".
Гэллоу кивнул и поджал губы.
- Я слышал, что бормотуха вызывает хромосомные нарушения, - заметил он. - Не слишком ли вы, островитяне, рискуете, употребляя это пойло?
- Хромосомные нарушения? - фыркнул Киль, даже не дав себе труда подавить смешок. - Разве это не похоже на рулетку со сломанным колесом?
Он отхлебнул вина и сел так, чтобы видеть Гэллоу как следует. Киль заметил отвращение, промелькнувшее на лице морянина, и понял, что задел Гэллоу за живое.
"Кого можно задеть, того можно и изучить, - подумал судья. - А кого можно изучить, того можно завоевать". Этому его научила работа в комитете.
- Вы можете над этим смеяться? - Голубые глаза Гэллоу вспыхнули. - До тех пор, пока ваш народ размножается, он угрожает существованию всего вида. А что, если...
- Комитет, - произнес Киль, подняв руку и повысив голос, - как раз и занимается вопросом "а что, если", мистер Гэллоу. Каждый ребенок, который несет в себе гибельную мутацию, уничтожается. Для народа, воспитанного в понятиях неприкосновенности жизни, это крайне болезненно. Но это гарантирует жизнь остальным. Скажите, мистер Гэллоу, отчего вы так уверены, что существуют только вредные, уродливые и бесполезные мутации?
- На себя посмотрите, - огрызнулся Гэллоу. - Ваша шея не может поддерживать вашу голову без помощи этого... этого устройства. И глаза у вас торчат в разные стороны...
- А еще они разного цвета, - добавил Киль. - Вы знаете, что кареглазых морян вчетверо больше, чем голубоглазых? Это не кажется вам мутацией? Вот у вас глаза голубые. Может, и вас следует стерилизовать или уничтожить? Мы обрезаем только ту ветвь мутаций, которые реально угрожают жизни. Вы, сдается мне, предпочитаете косметический геноцид. И вы можете это оправдать? Как вы можете быть уверены, что мы не создали некое секретное оружие в ответ на вашу угрозу?
"Найди его злейшие страхи, - подумал Киль, - и обрати против него самого".
У люка послышалось звяканье тарелок, и внутрь вкатился сервировочный столик. Толкавший его молодой человек откровенно восторгался Гэллоу - глаза его ловили каждое движение кумира, а руки, когда парень расставлял тарелки на столе, дрожали. Он разложил порции по тарелкам, и Киль уловил восхитительный запах рыбного рагу. Когда же хлеб и маленькие пирожные были уложены, парень взял маленькую тарелочку и отведал всех яств по кусочку.
"Ах так! - подумал Киль. - Гэллоу опасается, что его отравят". Он с удовлетворением отметил, что его порция была испробована подобным же образом. "Дела обстоят совсем не так, как Гэллоу пытается мне внушить". Киль не мог упустить момент.
- Вы пробуете, чтобы разнообразить ваши кулинарные познания? - спросил он.
Парень озадаченно оглянулся на Гэллоу, тот улыбнулся в ответ.
- Каждый человек, обладающий властью, имеет врагов, - сказал он. - Даже вы, как мне говорили. Я предпочитаю привыкать к мерам предосторожности.