- Пока ты здесь, со мной все в порядке, - ответил он.
Символы ни черта не стоят.
Дьюк Курц
19 (?) алки, 468. Станция 22.
Когда люди называют меня "господин судья", я чувствую, как весы правосудия и жизни оттягивают мне руку. Ведь для них я не Уорд Киль, не человек с большой головой и длинной шеей на суппорте, а некое божество, который понимает, что надо сделать, и делает. И оттого будет им благо. Бог и богатство, бес и бешенство... слова - это символы, которые развоплощают наш мир. Мы ожидаем этого. Мы действуем на этом основании.
Разочарование - это несбывшееся ожидание. Я должен признать, что имя нашим бедам - легион, но мы живем, чтобы противостоять бедам, а победы нам не обещал ни один бог.
Симоне Роксэк кажется, будто она знает, что завещал нам Корабль. Она говорит, что в этом и состоит ее работа. Она объясняет верующим, что Корабль имел в виду, и они верят ей. Но Анналы всегда под рукой, их можно прочесть самому. И я пришел к собственному выводу: "Мы не получаем ни наказания, ни награды. Мы просто существуем. И моя работа как судьи состоит в том, чтобы как можно больше нас могли продолжать существование".
Комитет полагался на страх и науку. Основной вопрос очень прост: убить это существо или заботиться о нем? Уничтожить - если оно опасно. Эта власть над жизнью и смертью наделила комитет неким ореолом святости, который он не вправе был принимать. И вот вам воплощение закона - комитет.
Правда - что капеллан-психиатр воплощает закон Корабля, и еще большая правда - что люди поддерживают ее. Они отдали Кораблю кораблево... и все мы вместе движем этот мир.
"Движем" - это самое то слово. Мы, островитяне, знаем толк в движении, в течении. Мы понимаем, что меняются времена, меняются и условия. Что перемены - это нормально. Комитет отражает эту гибкость. Большая часть законов относится к сделкам, к личным договорам. Суды разбирают всю эту ерунду.
Но комитет имеет дело только с жизнью и смертью. Некоторым образом это затрагивает политику, вопросы совместного выживания. Мы независимы, сами выбираем наших преемников, и наше слово так близко к абсолютному закону, как это возможно для островитян. Они не доверяют ничему неизменному. Суровость закона вызвала бы у них отвращение к скульптурной мертвенной холодности.
Частично наше наслаждение искусством проистекает из нашей переменчивой натуры. Оно постоянно обновляется, словно ради того, чтобы одолеть время на арене нашей памяти. Мы, островитяне, питаем глубокое уважение к разуму. Странное это местечко - разум, орудие, лежащее в основе всех орудий, камера пыток, пристанище для отдыха и хранилище символов. Все, что у нас есть, основано на символах. При помощи символов мы делаем мир большим, нежели тот, что был нам дан, и сами становимся большим, нежели простая сумма своих частей.
Любой, кто угрожает разуму или его символической составляющей, угрожает всему существованию человечества. Я попытался объяснить это Гэллоу. Выслушать-то он выслушал, но ему, боюсь, попросту наплевать.
Когда власть меняется, люди
меняются вместе с нею.
Джордж Оруэлл, из корабельных
архивов
Спор зашел о том, давать ли оружие Накано. Тедж высказывался "за", а Твисп был против. Алэ и Паниль слушали молча, не глядя ни на кого. Они стояли, обняв друг друга за талию, и смотрели в открытый люк на серое небо. Судно, управляемое автопилотом, кружило по чистой воде в проеме посреди келпа. Станция вздымалась над морем километрах в десяти - окруженный белой пеной каменный столб в кольце слоевищ. Внутри этого кольца до самых стен станции простиралась чистая вода. В километре от нее из воды торчала одинокая скала.
Бретта беспокоила произошедшая с Теджем перемена. Что сотворил с ним келп возле грузового трюма? И куда подевались пленные моряне? Из тех, кого спасли с тонущего аэростата, остались только Алэ, Паниль и Накано.
- Что келп сделал с тобой, Кей? - задал Твисп беспокоящий всех вопрос.
Тедж взглянул на сеть с оружием возле своей правой ноги, потом на лазерники, которые он уже раздал всем, исключая Накано, и на лице у него появилось совершенно детское удивление.
- Он сказал мне... он сказал... - Тедж оживился. - Он сказал, что мы должны убить Гэллоу, и показал как.
Он отвернулся и уставился на келп, дрейфующий по волнам. Лицо его приняло отсутствующее выражение.
- И ты с этим согласен, Накано? - поинтересовался Твисп.
- Это не имеет значения, - угрюмо буркнул Накано. - Келп хочет, чтобы он умер, но он не умрет.
Твисп вздрогнул и посмотрел на Скади и Бретта.
- Мне он другое говорил. А тебе, малыш?
- Он показал мне запуск ракеты.
Бретт прикрыл глаза. Скади прижалась к нему, опустив голову ему на плечо. Он знал, что это видение было у них общим: тысячи людей, ныне живых лишь в памяти келпа. Там была и последняя агония обитателей Гуэмеса, и все, о чем погибшие когда-либо думали или мечтали. Он услышал мысленное восклицание Скади: "Теперь я знаю, каково быть "мутью"!"
Скади посмотрела на Твиспа.
- Келп сказал, что он мой друг, потому что я - один из его учителей.
- А тебе он что сказал, Твисп? - спросил Бретт, широко открыв глаза и пристально глядя на длиннорукого рыбака.
Твисп набрал в грудь побольше воздуха.
- Он просто рассказал мне обо мне самом.
- Келп сказал ему, что он - человек, у которого есть голова на плечах и который предпочитает держать свои мысли при себе, - произнес Накано. - А мне он сказал, что в этом мы с ним похожи. Разве не так, Твисп?
Рыбак смутился.
- Более или менее.
- Он сказал, что люди вроде нас опасны для вожаков, которые требуют слепого послушания, - добавил Накано. - У келпа это вызывает... уважение.
- Ну вот видите! - улыбнулся Тедж, вытаскивая лазерник из кучи оружия, отнятого у пассажиров аэростата, и взвесил его на ладони.
Паниль отвернулся от люка и воззрился на Теджа.
- И ты все это принял? - спросил он спокойно и взглянул на Накано. Остались только мы с Карин! - Он кивком указал на люк. - А все прочие где?
Воцарилось молчание.
Паниль стал рассматривать виднеющийся в сумерках периметр келпа. Он помнил, как прорвался сквозь нагромождение слоевищ к Карин, когда громадный стебель вдруг отпустил ее. Она схватилась за него изо всех сил и прижалась покрепче, а вокруг раздавались крики ужаса.