Я возразил:
— Не все, есть же методы защиты, пассивные и активные. Эти методы давно применяются, позволяя уменьшить последствия удара молнии и предотвратить повреждения оборудования. Например, заземление и экранирование…
— Нет, все это не поможет. Установка Вайсмана создает молнии особые, модулированные и структурированные. А структура их такова, что человек не погибает, находясь в момент переноса внутри разряда и оставаясь для самой молнии нейтральным, словно бы взятым самой молнией в защитный кокон из электрических разрядов. А вот вся электроника, к сожалению, мгновенно сгорает, — проговорил Штерн.
— Как сгорает? А почему тогда у меня на левой руке нет ожога, ведь, когда в меня попала молния, я держал возле левого уха свой смартфон? — удивился я.
Инженер объяснил:
— Это случается настолько мгновенно, что человек не успевает получить ожог. Вайсман считает, что имеет место аннигиляция по причине разнонаправленности потоков энергий в устройствах и в энергетическом коконе самой молнии.
— И что теперь? Как же рассчитать все эти ваши эффекты пробоев и прочие аномалии без компьютеров? — спросил я.
Штерн тяжело вздохнул:
— Вот и ищем мы того, кто сможет помочь нам все исправить. Вайсман до сих пор убежден, что в будущем имеются специалисты, которые обязательно должны были развить его теорию свободного электричества. Вот только, пока все, кого нам удалось вытащить сюда с помощью этой установки, оказывались весьма далеки от подобной деятельности и вообще от науки. Большинство людей из начала 21 века простые коммерсанты и администраторы. Менеджеры, как они о себе говорят. И толку нам от них очень мало. А настоящих ученых, обладающих математическими талантами, пока не попадалось вовсе. Да и просто люди, работающие непосредственно с техникой, у вас там в первой четверти двадцать первого века редкость, как видно. Вайсман же почему-то упорно настаивает на своем, считая, что ученые все же есть, и его тему они обязательно изучают и развивают, но подобные разработки там у вас засекречены. Но, даже он сейчас уже признает, что шансы кого-то из этих ученых захватить с помощью наших направленных молний минимальны.
— А если вы никого так и не найдете, то что? — задал я инженеру очередной вопрос.
И он ответил, снова грустно вздохнув:
— Тогда последствия будут непредсказуемыми. Возможно даже, что реальность начнет рушиться.
Тишина повисла в воздухе. Где-то в глубине подземелья что-то жужжало. Может, генераторы?
— И вы, Юрий Васильевич, думаете, что я смогу как-то помочь? — спросил я.
Штерн улыбнулся, проговорив:
— Почему бы и нет? Ты все-таки непосредственно имел дело с техникой первой четверти двадцать первого века, а не был ни этим вашим менеджером, ни юристом, ни экономистом, ни курьером, ни продавцом, ни бухгалтером, как большинство из тех, кого мы смогли затащить сюда из вашего времени до сегодняшнего дня с помощью молниевой модуляции.
Мне стало приятно, что этот немолодой инженер почему-то поверил в меня. И я тоже улыбнулся. А он сказал:
— Вся наша совместная работа впереди, Леша, а сейчас давай пойдем в лабораторию, и я познакомлю тебя с самим профессором. Вайсман одно время преподавал студентам там, за границей, где он жил после революции. И он любит, когда его называют профессором.
Когда из подземного зала с установкой, освещенного электрическими лампочками, мы пошли к следующей лестнице, чтобы подниматься наверх, я еще раз окинул взглядом пещеру, увидев на стенах какие-то нацарапанные примитивные рисунки, спросив у Штерна, что тут было раньше? Оказалось, что подземная тюрьма, где местный правитель-феодал, которого расстреляли по решению НКВД, держал узников. Поднявшись, мы вышли прямо внутри основания главной башни. Как сказал Штерн, тут у феодала находилась трапезная. А теперь обширное помещение с бревенчатыми стенами без окон больше всего напоминало техническую лабораторию: электрические лампы под потолком, всюду провода и непонятные приборы, чертежи, карты и графики, развешанные по стенам. В центре виднелась огромная радиолампа, окруженная катушками Теслы и немаленькими трансформаторами. Рядом стоял в белом врачебном халате седой человек с большим носом, похожий на Эйнштейна выражением глаз и всклокоченностью седых волос. Это и был Михаил Вайсман, пожилой человек лет шестидесяти на вид. И Штерн сразу представил меня ученому.
— Наконец-то, — пробормотал Вайсман. — Я ждал тебя.
— Почему? — спросил я.
— Потому что ты не случайный человек. Ты пока наш чемпион, самый далекий потомок, которого только удалось заполучить! И мне приятно слышать, что ты имеешь непосредственное отношение к работе с компьютерами. Возможно, что ты — ключ! — воскликнул профессор.