Бытовые условия мне не понравились, но, возмущаться я смысла не видел. Тем более, что Сергей сказал мне, что тоже живет в такой же комнате общаги в бараке рядом. И Костя, оказывается, его сосед по комнате, который спит на ближайшей койке. А вот Лена живет в женском общежитии, которое стоит отдельно от нашего и подальше.
Вместе с Сергеем мы подошли к воротам крепости. Там уже возле караульной будки собрались несколько мужчин с оружием и с красными повязками на рукавах. Серега сразу же представил меня высокому небритому мужику лет тридцати на вид по имени Григорий. Мне он Григория отрекомендовал, как надежного и опытного товарища.
Я не спросил, но, похоже, он был из партизан, судя по потрепанной гимнастерке, гражданским штанам и винтовке с поцарапанным прикладом за плечом. В караульной будке мой номер вписали в список дружинников химическим карандашом. Я расписался в журнале, и мы с Григорием заступили на дежурство. А Сергей пожелал нам удачи и вернулся обратно в крепость, наверное, чтобы побольше пообщаться с Леной в свой свободный вечер. По их переглядываниям и хихиканьям мне сразу показалось, что между ними что-то есть.
— Ну что, новичок, надевай повязку дружинника на левую руку, да пошли к местным знакомиться, помогать мне будешь, ежели чего, — буркнул он, протянув мне красную тряпку, которую я повязал вокруг левой руки, как и у него.
Мы двинулись от крепости сначала по грунтовой дороге, а потом свернули направо по узкой тропе, петляющей между холмов. Вечерний воздух был приятен, пахло прогретой травой. Если бы не винтовка моего спутника и не осознание того, что я провалился во времени сначала в 1941 год, а теперь, в этой каверне, оказался еще дальше, уже в какой-то дикой древности, то можно было подумать, что это просто поход на природу с гидом проводником-охотником.
— Ты откуда сам? — спросил я, чтобы разрядить молчание.
— Из-под Пскова, — коротко ответил Григорий. — Немцы наступали, и я сам в военкомат рванул добровольцем. Я же служить закончил срочную только три года назад. Но, недели не прошло, как наша часть попала в окружение. Чудом сюда мы вышли и то только из-за того, что бойцы НКВД дорогу в лесу показали на какой-то свой секретный объект с ангаром. Оттуда уже и перешли в эту незнакомую местность, где кривичи живут, но немцев нету.
И я понял, что он все-таки не совсем партизан, а больше солдат-окруженец, несмотря на свои гражданские штаны.
— А эти местные кривичи? Они, действительно, такие дикие и свирепые, как говорят? — спросил я.
Григорий хмыкнул:
— Дикие — это не то слово! У них тут свои правители и свои законы. Кровная месть — святое дело для них. Если кого убьют, то родня обязана отомстить. А еще у них жрецы есть, и в лесах капища с идолами стоят. Говорят, людей в жертву приносят. Но, я сам пока не видел.
Я сглотнул.
— И много этих дикарей тут водится?
— Хватает. Но ближе к крепости народ поспокойнее. Наши уже договорились с некоторыми старейшинами. Теперь торгуют, обмениваются. Но, дальше, западнее за речкой в лесах, — очень опасно. Налетят из засады, и даже выстрелить не успеешь. Потому в одиночку туда ходить запрещено. Только по приказу большими отрядами с автоматами и пулеметами.
Мы шли еще около четверти часа. Григорий время от времени доставал из своей холщовой сумки, повешенной через плечо, сложенную карту, нарисованную простым карандашом. Разворачивая ее и сверяясь по компасу, он отмечал наш маршрут, пока мы не вышли к небольшой деревне, незнакомой мне. Впереди виднелись десятка полтора изб, окруженных не слишком высоким частоколом. У ворот частокола стояли двое мужчин в кожаных доспехах и с топорами, заткнутыми за пояса. Увидев нас, они насторожились, но не схватились за оружие.
Григорий поднял руку в знак приветствия и что-то сказал на непонятном мне языке, похожем на старославянский и немного на белорусский.
Один из стражников ответил, затем кивнул в нашу сторону.
— Что он сказал? — шепотом спросил я.
— Что их старейшина ждет нас, — перевел Григорий.
— А ты откуда их язык знаешь? — поинтересовался я.
— Не знаю. Но я — белорус, а отдельные их слова схожи с нашим языком. Да и память на слова у меня хорошая. Потому и наловчился переговариваться с ними кое-как.
Меня охватило странное чувство. Вот оно, — настоящее средневековье, прямо здесь, в 1941 году! Впрочем, сорок первый год снаружи, а здесь у нас каверна… И мне предстояло в этом странном месте жить!