И я, конечно, снова немного позавидовал ему. Но, времени на рассуждения не было, поскольку из леса на край поля перед деревней вышла целая ватага синелицых охотников за данью. Рог опять протрубил протяжно и угрожающе. Леся резко вскочила с лавки, схватила наточенный серп и бросила на меня испуганный взгляд. Антон уже стоял на крыльце, держа в руке наган и всматриваясь вдаль.
— Их много, — пробормотал он. — Десятка четыре, не меньше.
Я подошел к нему и увидел, как по краю поля, медленно приближаясь к деревне, двигались высокие фигуры в кожаных доспехах. Их синюшная кожа на лицах, окрашенная, как я уже знал, синей глиной, блестела в лучах закатного солнца, а в руках они держали круглые щиты, копья и топоры.
— Ты думаешь, что они пришли именно за данью? — переспросил я.
— Да. Приходят тут разные недобрые соседушки два-три раза в год. Обычно, они требуют зерно, скот или рабов, — ответил Антон, сжимая наган. — Жена мне сказала, что в прошлый раз староста откупился мешками с зерном и двумя коровами, но, похоже, теперь бандитам с синими рожами этого будет мало.
Леся что-то быстро заговорила мужу, указывая в сторону центра деревни.
— Она говорит, что нужно предупредить остальных, — перевел Антон.
А я подумал, что раз деревня уже не первый раз сталкивалась с этими чудиками, то у местных, наверняка, выработан какой-нибудь план противодействия. Тем не менее, мы с Антоном одними из первых бросились по соседям. Кое-где уже слышались крики, люди выбегали из домов, хватая вилы, топоры и даже самодельные луки. В центре у главной избы, внутри которой, как я помнил, был оборудован красный уголок с портретом Сталина, с бюстом Ленина и даже со стенгазетой, собрались не только местные мужики, но и беженцы из новых поселенцев, пришедших из 1941 года, среди которых я узнал нескольких партизан с огнестрельным оружием. А еще заметил и несколько военных, которые держали в руках винтовки, причем, наскоро приставляя к ним штыки.
— Антон! — крикнул один из них, наверное, командир. — Ты с оружием?
— Да! У меня есть наган! — отозвался мой приятель.
— Тогда давай с нами! Остальные пусть закрываются внутри изб и защищают женщин и детей вилами и топорами. А мы к амбарам! Быстро!
Леся схватила меня за рукав и потянула за собой, указывая на свой домишко, приглашая, видимо, закрыться там вместе. Но, я вырвался.
— Я тоже пойду! — выкрикнул я решительно, не желая выглядеть трусом.
— Так ведь, твой «Вальтер» в оружейке! — бросил Антон, уже бегущий к группе местной самообороны.
Я огляделся и увидел у ближайшего забора тяжелую толстую палку с обрубленными сучками, похожую на посох. Не оружие, но лучше, чем ничего. Схватив дубину, я побежал за Антоном. Оглянувшись, я видел, как Леся вернулась к дому и закрыла за собой дверь, спрятавшись внутри.
А синелицые уже подходили к крайним деревенским постройкам. Они шли неторопливо, уверенные в своем превосходстве. Их вожака, — высокого, со шрамами на лице и в рогатом шлеме, — я уже видел однажды в Пигиливке, когда пошел на первое свое дежурство в дружине вместе с Григорием. Вожак тоже пристально взглянул в мою сторону. Может, узнал меня? Его глаза страшно белели на фоне синей рожи. И я понял, почему их местные называют Чудь Белоглазая. Потом он поднял руку, и весь его отряд остановился. А сам он что-то прокричал.
— Спрашивает, где староста, — перевел один из местных одному из наших белорусов, понимающих кое-как язык кривичей, а белорус перевел уже нам.
Из толпы вышел седой крепкий мужик с топором в руках. И нам снова перевели разговор.
— Староста недавно умер. Я за него. Чего опять пришли? Дань мы уже платили в начале лета!
— Мало! — синелицый оскалился. — Теперь давайте нам девок. Десяток молодух для моих воинов.
Толпа зароптала. Женщины прятались в избы, а их мужья только сильнее сжимали оружие.
— Теперь не будет вам никакой дани, — твердо сказал командир военных, который выступил вперед с винтовкой, к которой уже был приставлен штык. — Уходите, пока целы!
Вожак рассмеялся и махнул рукой, прокричав:
— Тогда возьмем сами!
Его воины приготовили копья. И тут раздался первый выстрел. А командир в гимнастерке, сжимая в руках винтовку, из ствола которой струился дымок после выстрела, рявкнул:
— Убирайтесь, черти синие, а то всех перестреляем!
Вожак синелицых схватился за плечо и зарычал от боли. Но все-таки выкрикнул какую-то команду. И синелицые бросились вперед, а партизаны и военные встретили их выстрелами, отчего несколько чудиков сразу упали. Но, остальные не останавливались, несмотря на потери. Видимо, помимо намазывания своих лиц перед боем синей глиной, они что-то такое принимали внутрь, отчего инстинкт самосохранения явно притуплялся. Берсеркеры, одним словом.