«Беги, Шэй, беги!» все еще звучат во мне мысли Дункана.
Я вскакиваю и бегу.
15
КЕЛЛИ
Бежит она быстро, но и шума от нее слишком много. Бежит наугад, не глядя под ноги, спотыкается и с тяжелым выдохом растягивается на земле.
«Стоп, — говорю я. — Жди здесь, за машиной. Я проверю, где они. Шэй? Ты слышишь?»
Ее глаза смотрят на меня. Она кивает.
— Ждать. Здесь. Слышу, — скорее выдыхает, чем произносит Шэй, но получается все равно очень громко.
«Прости», — думает она, уловив мою мысль.
«Только не высовывайся и не шуми».
Возвращаюсь ко входу в парк. На дороге лежит тело Дункана. Тот, кто в него стрелял, тоже там лежит — спокойно, неподвижно. Что с ним случилось? Он уже собирался выстрелить в Шэй, но тут его тело дернулось, словно в него самого кто-то выстрелил… Но в него никто не стрелял.
Лейтенант и еще двое, приехавшие с ним, стоят там же; потом подбегает Лиззи.
— Что произошло? — спрашивает Лиззи.
— Она напала на одного из моих солдат и взяла его оружие. Этот парень пытался остановить ее. Она его застрелила.
Что? — Лиззи ошеломлена.
— Мы должны найти ее. Куда она могла направиться?
— Ее дом у трассы «А», над озером.
— Вряд ли она после такого побежит домой.
Лиззи опускается на колени возле тела Дункана, касается его запястья. Качает головой, отпускает руку; в ее глазах ярость.
— Где Кай, приятель Шэй? Она побежала бы к нему, — говорит Лиззи, и тут мне снова хочется ударить ее по лицу.
— Он уехал из Киллина и собирался вернуться в Ньюкасл, так? Предупредить все блокпосты на этом маршруте. Если появится, задержать его и доставить сюда.
Гони, Кай, не дай им поймать себя».
16
ШЭЙ
Опускаю голову на колени. Когда это произошло, боли не было только ощущение удара, а потом стало горячо; сейчас боль усиливается. Вся голова сбоку мокрая от крови.
Меня спасла Келли. Она посоветовала нырнуть; если бы я этого не сделала, пуля не просто разорвала бы ухо. Я была бы мертва.
Как мертв сейчас Дункан.
За последние несколько дней я видела много смертей, но гибель Дункана меня потрясла. У него был абердинский грипп, и он наверняка умирал и уже переступил тот порог, за которым боль ослабевает. Бросился на меня, оттолкнул и получил предназначенную мне пулю.
Все это ради меня?
Не понимаю. С самого первого дня моего появления здесь он вел себя отвратительно и еще совсем недавно подстерег меня на тропинке и напал. А сегодня просил прощения. И заслонил меня собой.
Я рада, что поцеловала его. Может, Кай и не понял бы моего поступка, но я рада.
Интересно, уехал ли Кай? В безопасности он или нет?
Холодная тихая ночь. Я вслушиваюсь в тишину, но кроме стрекотания кузнечиков, пения птиц и ударов собственного сердца, ничего не слышу. Голова кружится; я теряю связь с телом и плыву куда-то прочь от него.
Я вышла из тела. Я высоко в небе, потом внизу, среди деревьев, у самой земли, и слышу, как в ней что-то растет и кто-то роется. Мне представляется, что я вижу глазами кошки, крадущейся через сад, потом глазами птиц на деревьях и насекомых, летающих, ползающих и бегающих — тысячами пар глаз. Самые разные глаза видят Киллин с разных углов зрения. «Где ты, Кай?»
Мотылек на светильнике с детектором движения наблюдает за Каем, выходящим из моего дома.
У меня сжимается горло. Он идет к своему байку, стоящему у дома — медленно, словно задумавшись, словно не знает, остаться ему или уехать.
«Останься, Кай. Пожалуйста».
Детектор движения отключается, светильник гаснет, и мотылек улетает. Я нахожу паука, сидящего в паутине под карнизом. Кай, преломленный паучьими глазами, заводит байк, и я паникую: он уезжает.
Сначала одной парой глаз, потом другой я слежу за тем, как он едет по нашей улице, но перед выездом на главную дорогу в нерешительности притормаживает.
«Не поворачивай направо, Кай; не уезжай так быстро, иначе я не смогу тебя догнать. Сверни налево. Приезжай и найди меня», — умоляю его мысленно, но на таком расстоянии дотянуться до его сознания не могу.
Он поворачивает направо.
17
КЕЛЛИ
«Шэй?»
Сгорбившись, она молча сидит на земле, там, где я ее оставила. Крови стало еще больше, часть ее потемнела и запеклась, часть свежая. Начинается дождь. Красные завитки на ее коже смешиваются с каплями воды, и меня охватывает паника. Она не может умереть. Она единственная, кто способен говорить со мной.