В коридоре слышны шаги — сестра проходит мимо палаты, в которой я спряталась; в мою она не заглянула, либо ее ввели в заблуждение подушки.
Я замерзла в этом больничном халате. Вижу в палате платяной шкаф. Не отрывая глаз от фигуры на кровати, открываю его. Внутри висит сиреневый кардиган и фиолетовые эластичные брюки.
Вздыхаю. Выбирать не приходится.
Снимаю халат и натягиваю брюки, слишком широкие в поясе, но коротковатые, потом надеваю кардиган и принимаюсь застегивать пуговицы.
— Не уверена, что сиреневый — твой цвет, дорогуша.
От неожиданности я чуть не подпрыгиваю. В кровати сидит старая женщина лет восьмидесяти.
— Извините. Я… хм…
— Хочешь сбежать?
— Вроде того.
Она хлопает в ладоши.
— Восхитительно! И мне тоже хотелось бы. Хорошо провести время, дорогуша. — Она снова укладывается и почти мгновенно засыпает.
Медсестра возвращается на свой пост. Выжидаю несколько секунд и выглядываю. Охранник еще спит. На цыпочках, босиком, я выхожу в коридор, и тут до меня доходит, что я не додумалась поискать обувь. Но возвращаться не хочется.
В конце коридора — лестничная клетка, и я направляюсь к ней.
Больницы относятся к тем заведениям, по которым в любое время дня и ночи бродят по-разному одетые люди, и никто не обращает на них внимания. Или я убеждаю себя в этом. Прохожу через отделение неотложной помощи. Оно заполнено людьми с такими мелкими неприятностями, как поломанные руки, ножевые ранения и приступы аппендицита; для них это, может быть, и не мелочи. Но куда страшнее то, чего я насмотрелась в последнее время. Здесь очень много пациентов и очень мало спешащего к ним персонала; идеальное место для того, чтобы остаться незамеченной.
В углу приемного покоя телевизор; передают новости. Тороплюсь уйти, испугавшись, что появится моя фотография. Но сейчас сообщают последние известия об изменениях в зонах карантина.
Пациенты и медработники забывают обо всех своих делах — они, не отрываясь, смотрят на экран, чтобы узнать, не приближается ли граница зоны сюда.
Я тоже не могу удержаться, останавливаюсь и смотрю.
Проезд закрыт — и это на пути в Авимор? Река, которую мы форсировали после бегства из Киллина, больше не является границей зоны и даже рядом с ней не находится. Вот она, новая граница: заградительные кордоны расползаются, удаляясь от Абердина и Эдинбурга тоже; они уже в Англии и даже дальше.
Мелкие очаги заболеваний разбросаны по всей Европе, по Северной и Южной Америке, Азии и Африке. Только Австралия и Новая Зеландия пока еще полностью свободны от них.
Когда люди вокруг начинают приглушенно обсуждать новости, я прихожу в себя, вспоминаю, что хотела сделать.
И выскальзываю за дверь, в ночь.
10
КЕЛЛИ
Кай меряет камеру шагами.
На скулах играют желваки, руки напряжены, пальцы сжаты в кулаки. И я ничем не могу ему помочь.
Все так перепуталось. Я не знала, оставаться с Шэй или уезжать с Каем, и не могла посоветоваться, потому что Шэй была без сознания, а Кай меня не слышит.
В коридоре раздаются шаги, и Кай снова подходит к двери.
— Пожалуйста, кто-нибудь, скажите, все ли в порядке с Шэй? — кричит он.
Никто не отвечает.
Он бьет в стену кулаком и стоит, схватившись за ушибленную руку, потом качает головой и садится.
— Келли, ты здесь? — шепчет он.
«Я здесь, Кай».
— Оставь меня. Найди Шэй; помоги ей выбраться. И скажи ей: пусть идет дальше. Пусть бережет себя и делает, что нужно. Со мной все будет нормально.
«Мы не можем бросить тебя, Кай. Даже если бы я смогла, Шэй не согласится».
— Не спорь, просто сделай так.
Я потрясена. Неужели он слышит меня? Нет, просто догадывается, что я могла ответить.
Он снова начинает ходить по камере. Кто-то идет по коридору, на этот раз останавливается у нашей двери. Открывается окошко.
Это полицейский, который привез Кая и вызывал «Скорую помощь» для Шэй.
— У нее тяжелое сотрясение мозга, но все должно быть хорошо. Врачи сказали, что им придется оставить ее в больнице по крайней мере до послезавтра, возможно, дольше. Понятно? Так что давай поспи. Я сделал все, что мог.
— Спасибо, что дали знать.
— Понимаю, что ты чувствуешь, хотя с девушкой ты ошибся.
Кай ощетинивается.
— Я в том смысле, что она убийца, или так про нее говорят, а ты был с ней и пособничал.
— Это неправда. Она невиновна.
— Я такое много раз слышал, — говорит полицейский, но от двери не уходит. Интересно почему?