Она подняла его вверх и засмеялась.
— Я думала, им можно меня задавить!
— Это все так думают, — усмехнулся Михей. — Но ты попробуй им помахать хоть пару раз в бою, если бы он был тяжелым. Хочешь, научу паре приемов?
— Маша!
— Ой, ладно, мам… отстань! — она весело улыбнулась ей. — Я только попробую.
Я подошел к Ольге Геннадьевне, которая напряженно наблюдала за тем, как мой громадный приятель осторожно и даже с каким-то умилением замахивается на ее маленькую щуплую дочь.
— Не беспокойтесь, все в порядке. Я рассказал ему о Маше. Хотел поговорить с вами, можно?
Она растерянно кивнула.
— Ольга Геннадьевна, я понимаю, что мой «рецепт» помощи Маше — не самый дешевый и, может, не самый приятный вам. Но если ей понравится, я прошу вас не запрещать ей заниматься исторической реконструкцией.
— Чем?
— Все, что здесь есть, создано руками этих людей. Они сами делают доспехи, вручную шьют свои костюмы, сами плетут кольчуги и сами куют мечи. Они готовят блюда шестисотлетней давности и играют музыку по забытым партитурам. Для них это действительно захватывающий мир и даже иная реальность, — я серьезно свел брови и посмотрел ей в глаза. — А Маше как раз и нужен другой мир. Отдушина.
Она опасливо взглянула на хохочущего Михея и пожала плечами.
— Ну… я не знаю…
— Более того, я предлагаю вам интересоваться этим тоже, если Маша вдруг увлечется. Мы много говорили с ней, — мы медленно пошли вдоль небольшой «улочки», застеленной пахучим дымом от костров, — и я считаю, что за те годы, когда она росла почти без вас, — уж извините за такой вывод, — между вами образовалась пропасть. И ее лучше всего заполнить общим интересом.
Она тяжело вздохнула.
— Но ведь это глупости… Все это… мечи, секиры… это же глупости!
— Да. Но если они нравятся вашей дочери, то они должны заинтересовать и вас. Хотя бы сделайте вид… Ну… это просто мой совет.
Карасева прочистила горло и немного ссутулилась, вдруг перестав быть наводящим ужас налоговым инспектором.
— Хорошо. Спасибо, Кирилл Петрович. Я… — она запнулась, — я только сегодня поняла, что так давно не видела, как она улыбается… Наверное, с тех пор, как умер наш папа…
Я кивнул и опустил голову. Я вырос без отца. И знаю, что это такое.
Это был невероятно длинный и насыщенный день, и под конец представления, организованного «рыцарями» и «прекрасными дамами», я валился с ног от усталости. Маша же, казалось, просто летала, не чувствуя под собой почвы. Ее взгляд, наверное, никогда не был настолько жизнерадостным, как сейчас. Она смеялась, болтала без умолку с двумя девчонками, похоже, почти ее возраста, и пробовала играть на какой-то дудочке. Я наблюдал, как она, смущаясь, решила слепить что-то невообразимое на гончарном круге под руководством молоденького парнишки в длинной мешкообразной одежде и коричневом фартуке. Он так серьезно направлял ее руки и давал ценные указания, что я улыбнулся, вспомнив, как Маша жаловалась на тех парней в классе, которые любят только смеяться над ней.
Когда мы загрузились в автобус, она продолжала восторженно делиться впечатлениями, будто мы там не присутствовали. Замолкнув на секунду, она вдруг повернулась ко мне и прошептала:
— Спасибо вам, Кирилл Петрович…
Я покачал головой.
— На здоровье, Маш. Ты с кем-нибудь познакомилась?
Она махнула рукой.
— Да куча народа! И с этим вашим… Михеем… столько моих ровесников… я прямо удивилась. Телефонами обменялись! В общем, я так рада! Вы не представляете! Я знала, конечно, что где-то существуют такие клубы… но не думала, что они и у нас тут есть… и их так много… и они точно так же учатся в школах… но совсем не такие, как мои… Я не думала, что они захотят со мной общаться! А они все такие классные…
Она порывисто вздохнула и вдруг замолчала, уставившись в окно, а на ее глазах блеснули слезы. Наверное, это были первые слезы восторга, который вдруг перехватил ее дыхание, за последние несколько лет. И я наконец почувствовал себя расслабленным и очень довольным.
Глава 5
И все-таки выходные — замечательная вещь. Этот воскресный октябрьский вечер был настолько безмятежным, теплым и тихим, что чернильная густота ночи казалась бархатной. Наше отопление всегда было загадочной штукой — отключаясь в жгучий мороз, сейчас, во время «бабьего лета», оно создавало в комнате удушающе жаркую атмосферу. Я распахнул окно и в кухню ворвался свежий воздух с запахом опавших листьев и недавнего дождя. От чашки кофе на подоконнике вверх поднимался еле заметный пар. Я выключил свет, забрал со стола сигареты и уселся около окна, наблюдая, как в соседних домах вспыхивают уютные вечерние огоньки.
Мое медитативное удовольствие длилось недолго. Я выглянул вниз и увидел, что буквально в пятидесяти метрах от моего подъезда на скатах, вкопанных вокруг небольшого футбольного поля на школьном стадионе, расположилась компания девчонок. Их галдеж и громкий гогочущий смех явно не вписывался в мирный процесс моего морального отдыха и напоминал о ненавистном понедельнике, который близился с каждой минутой. Я прищурился, чтобы разглядеть их лица. Девчонки были не из нашей школы. Но спустя некоторое время к ним присоединились еще две, которых я уж точно знал.
Судя по боевой раскраске и ультракороткой длине юбок, они собирались на дискотеку в центр. Ольшанская и Щепина (а это были именно они) уселись на скаты рядом с подругами и принялись извлекать из пакета разноцветные бутылки с какой-то слабоалкогольной бурдой. Я с любопытством наблюдал за этим действом, надеясь, что они меня не заметят, и чувствовал себя зрителем на премьере модного спектакля. Вика аккуратно поправила козырек кепки, от которого на ее лицо падала косая тень, но потом ей что-то не понравилось, и она сорвала с головы и сунула свой блестящий головной убор в пакет. Я все еще злился на нее и подсознательно ожидал подвоха на следующей неделе, ведь упустить такую пикантную подробность о моем времяпрепровождении в субботу — это не в ее стиле. Но сейчас я мог спокойно наблюдать за ней со стороны, не боясь нарваться на очередной словесный поединок, и это меня по-своему развлекало. Я выпустил белое облачко дыма, вспоминая, как сам ходил в наш единственный и ужасный «ночной клуб», под стенами которого часто собирались обычные гопники — элита городских тусовок, а внутри была такая непроглядная темень, что передвигаться часто приходилось только на ощупь. В общем, это было весело примерно до одиннадцатого класса, но потом, после поступления в университет, наша «домашняя» дискотека стала казаться такой странной и забавной, что ходить на нее можно было только ради того, чтобы посмеяться. Девчонки-школьницы, конечно, еще не были избалованы столичными или хотя бы областными клубами, и поэтому я только хмыкнул и улыбнулся, представляя, какими модными и взрослыми они сейчас себя чувствуют.
При всем моем желании, я не мог сосредоточиться ни на ком, кроме Ольшанской. Эта игра в наблюдателя становилась все опасней, особенно, когда я поймал себя на том, что просто любуюсь ей. Да, дословно это, наверное, звучало бы так: «Ох и красивая, зараза!» В какой-то момент я даже всерьез на себя разозлился. С какой стати мне уделять ей столько внимания?! Она же школьница! Грубо говоря, малолетка. И почему я, как идиот, смущаюсь, когда смотрю на нее? И какая мне разница, о чем она станет завтра рассказывать! И вообще — мне лучше бы подумать о чем-то более полезном. Например, о предстоящей проверке. Или о том, что я уже сто лет не был у мамы, а ей, наверное, не помешала бы помощь блудного сына. Я уже собрался закрыть окно и пойти поваляться перед телеком, как тут одна из девчонок, восседавшая верхом на скате справа от Вики, взмахнула рукой и заявила:
— Кстати, я забыла! — взгляды мгновенно обратились к ней. — Я же помирилась с Кефиром!
— Какая радость, — саркастически хмыкнула Вика. — И че, он теперь припрется на дискотеку и испортит нам всю гулянку?
— Не-а. Он сегодня с пацанами поехал по делам. Так что можем тусить спокойно! — она довольно улыбнулась.
— Так он что, извинился? Давай, колись! — с любопытством бросила ей Щепина.