Штырь уселся в самом углу бара, рядом с одним из великанов, которые раньше играли в бильярд, и принялся что-то оживленно с ним обсуждать. Я осторожно скосил глаза в их сторону, но обзор мне преградила какая-то медленно шаркающая ногами в такт шансону парочка, а повернуться и уставиться на них более явственно мне, честно говоря, было боязно. Тут же невольно подумалось, что, будь рядом со мной сейчас Вика, мы бы уже вальсировали где-то сантиметрах в пятидесяти от их столика, и я все прекрасно услышал бы собственными ушами, а не пытался догадаться о предмете разговора, читая по губам… Ах, черт… Вика… Я же собирался больше не думать о ней…
Ростовщик пробыл в баре всего десять минут, после чего, глотнув стопку водки, направился к выходу. Я кивнул унылому бармену и шиканул, как в голливудском фильме, бросив на стойку денег почти вдвое больше, чем мог стоить мой удивительный бурый напиток. А затем выскользнул наружу следом за Штырем.
На улице валил густой мокрый снег. Прищурился — на ресницах тут же застыли пушистые снежинки, я надвинул на лицо капюшон. Черт, куда же он подевался? Я оглядывался по сторонам — ни Штыря, ни его знакомого бугая на ухабистой пустынной дороге, ведущей к остановке, видно не было. Я тяжело вздохнул, направившись за угол в надежде, что они просто вышли покурить. Под облупившейся белой стеной бара стояли только двое неопознанных мужиков, весело размахивающих руками и гогочущих в клубах синеватого сигаретного дыма. Я остановился в двух метрах от них и почувствовал, как ноздри, вне зависимости от моего желания, немного подрагивают от знакомого горьковатого запаха.
Нет. Ищи Штыря, Сафонов, ищи Штыря.
Снег усиливался. Я обошел здание кругом, едва не провалившись в открытый канализационный люк, выпачкал джинсы все еще мокрой, незастывшей грязью и тихо выругался. На свежем снегу не было ни следов от шин, ни других примет того, в каком направлении мог скрыться Штырь со своим товарищем. Руки начали мерзнуть, мое терпение подходило к концу. По сути, я слабо представлял, как заведу с ним разговор и еще не до конца выработал стратегию нашего возможного общения, так что жалеть об этой маленькой неудаче было бессмысленно. В какой-то момент я с раздражением пнул носком ботинка кусок деревяшки, оторвавшийся от забора, и решительно направился в сторону остановки — вдали уже грохотал рабочий автобус, который, по моим расчетам, должен был подвезти меня прямехонько под самый дом.
Внутри, кроме компании угрюмых уставших шахтеров, возвращающихся со смены, никого не было. Точнее, мысли о моем сыщицком фиаско поглотили меня настолько, что я и не заметил, кто, прислонившись к дребезжащему стеклу, развалился на соседнем сиденье.
— Кирюха! Да ладно!
Я удивленно вздрогнул и повернулся. О, да, я слышал этот голос сто лет назад…
— Привет…
Передо мной, счастливо улыбаясь, сидел мой бывший одноклассник Андрей Митяев. В школе, с самых незапамятных времен, все звали его Спичкой — и я так и не узнал истоков этой клички. Андрей был рослым, сильным парнем, еще тогда любил выпить и подраться, и почему именно Спичка — никому не объяснял. В принципе, меня это не особо интересовало. Удивило меня сейчас одно — в эту минуту, трясясь в дырявом старом автобусике, исхудавший, осунувшийся, с темным желтоватым лицом, кутаясь в тоненькую джинсовую курточку, он действительно был похож на самую обыкновенную Спичку…
Митяев кинулся меня обнимать, я даже не успел шевельнуться, как его холодная рука энергично, но не сильно сдавила мою ладонь в приветственном рукопожатии. Он что-то тараторил, фыркая смехом, а я глупо улыбался, все пытаясь узнать в этом за несколько лет постаревшем, практически незнакомом мужике, бывшего школьного товарища.
— Ты че вообще тут делаешь? К родичам в гости?
Я помотал головой.
— Я работаю у нас в школе.
Спичка ошалело моргнул и хмыкнул:
— Да ладно… Детишек учишь, что ли?..
— Можно и так сказать. Я психолог.
Его смех всегда напоминал мне бульканье.
— Капец! Не знал, не знал… Ну хорошо. Я тебя сто лет не видел же… это дело надо отметить!
Я тяжело вздохнул. Начинается… А ведь мне совсем не хотелось всех этих «А помнишь, как мы в десятом…», пьяных песен под гитару и рассказов о тяжелой жизни… Ведь их всегда, еще не имея никакого образования, выслушивал именно я. Карма, видимо, такая.
— Ну, понимаешь, Спич… Я сегодня не могу. Я спешу.
Он нахмурился и толкнул меня в бок.
— Ты урод, Сафонов. Я думал — встретил друга…
Кажется, я еще что-то спросил у него, но Андрюха явно потерял интерес к нашему разговору, раз впереди уже не маячила перспектива пропустить пару рюмок.
Я отвернулся к окну и вдруг представил, как приду домой, улягусь спать, и буду долго ворочаться, размышляя о том, куда пропал Штырь, о том, как хорошо было бы обнаружить в кармане пальто завалявшуюся пачечку сигарет и конечно… конечно, о ней.
— Да ладно, черт с тобой, пошли, — кажется, я сам вздрогнул от своего неожиданного предложения. — Только через магазин, у меня дома хоть шаром покати.
— Я чет не пойму совсем, — Спичка неуверенно усмехнулся, — то ли мне кажется, то ли с тобой действительно не все путём.
Мы опять выпили, не чокаясь, не считая, не задумываясь. В голове немного туманилось, я разлегся на диване — железные пружины тут же впились в спину, не давая расслабиться и окончательно потерять над собой контроль.
— Да так…
— Просто помню, ты всегда такой шебутной был. А то щас молчишь — и я один весь вечер на арене…
Я широко улыбнулся, сам не понимая, чему.
— Ну, ты же хотел поговорить… говори. Я вроде как слушаю…
Андрей покачал головой, поедая огурец.
— Фигня все это. Мне особо рассказывать нечего. Живу у деда на хате, работы нету, мать умерла недавно. Все как у всех. А вот ты как тут очутился? Еще и в школе нашей… Капец! Вот ведь вернулся же…
— Лучше бы никогда не возвращался.
Наши взгляды встретились, Спичка молча наполнил рюмки, протянув одну мне, и в это самое мгновение я почувствовал, что если вот прямо сейчас, не сходя с этого места, не выскажу хоть кому-то все, что раскалывало мой череп уже несколько недель, не выпущу из себя эти больные, тяжелые, как валуны, слова, то они попросту задавят меня. Всю жизнь слушал я. И ни разу мне не попадался человек, готовый выслушать то, что хотелось рассказать мне, не считая, что его проблемы — «более настоящие» и важные, чем мои.
Под конец моей странной исповеди мы оба были пьяными, как говорил один наш одноклассник, «в Дюссельдорф». Но при этом я чувствовал такую необъяснимую легкость, как в детстве на тренировке по бегу, когда строгий тренер снял с моих ног утяжелители и я не бежал — летел.
— Короче, вот так…
— Ни хрена себе ты запал на нее, друг, — Спичка хмыкнул и почесал за ухом.
— И чувствую себя идиотом. Только идиот мог так… сильно…
Я закрыл лицо руками, глубоко вдохнув, и в этот момент услышал, как Спичка ехидно посмеивается.
— Только идиот, Кирюха, когда ему нравится телка, будет придумывать причины, почему она до сих пор не у него в…
— Заткнись, — я вяло ткнул его в бок. — Она не телка. Вот это такое ощущение… Будто ты мог ходить, есть, работать, жить с кем угодно… а она все время была… уже твоей… росла где-то для тебя… ждала только тебя… И я вот думаю — как я мог ничего не знать о ней всю жизнь?
— Жесть!
— Не то слово. С ума схожу.
Андрей забрал себе салатницу и принялся с аппетитом уминать оливье прямо из нее. Он советовал мне нечто, без сомнения, дельное со своей точки зрения, но я его почти не слушал. Дожевав, Спичка развалился рядом со мной и мы молча созерцали мутнеющий с каждой секундой потолок. Кажется, снег на улице превратился в дождь — что-то тихо тарабанило по жестяному подоконнику.
— Блин, настроение пропало совсем… — через пару минут процедил я сквозь зубы. — Еще и Штырь этот…