– Пусть катает… Строго говоря, ты не на работе пьешь. Во-первых, мы на улице сидим, а, во-вторых, рабочий день давно кончился, – и Димыч принялся разливать по третьей, подняв стакан, сказал: – Давайте выпьем за инертность нашего мира. Вот Пашка выдернул жирный кусок из одних пастей, но он тут же попал в другие. Так что, статус-кво сохранилось…
Павел проворчал:
– Те хоть не гонялись за мной по тайге, и по городу… Так что, заслужили…
Они сидели, попивали пивко, со смешком вспоминали перипетии бурного лета для Генки, оказавшемуся в стороне от схватки. Вечер был замечательно теплый, и даже пацаны, носящиеся по стадиону оравой за мячом, не мешали отдыху.
Вдруг Димыч, глядя поверх плеча Павла, проговорил тихо:
– Паша, у тебя наган при себе? Вечер визитов, что ли…
По аллее медленно плыл здоровый, как крейсер, "Мерседес". Вот он плавно подплыл, остановился, почти ткнувшись передним бампером в Генкин "жигуленок", открылась не дверца, но дверь, и оттуда вылез Комаревский, собственной персоной. Легко взбежал по ступенькам, и, забыв поздороваться, присел на парапет.
Димыч неприветливо проговорил:
– Водка кончилась, но мы можем и пивка налить…
– Спасибо… – машинально обронил Комаревский.
Димыч радостно вскричал:
– Брезгуют с нами плебеями, плебейское пивко пить!
Комаревский проворчал благодушно:
– Не хами, подполковник, я по делу…
– Ба, уже знает, что я подполковник… – протянул Димыч. – А ведь я только сегодня звездочки получил…
Павел радостно вскричал:
– Димыч, это он мне остальные девяносто тысяч привез!
Комаревский равнодушно пожал плечами, глядя в сторону, пережидая радостное оживление, вызванное своим появлением.
Димыч проговорил серьезно:
– Нет, Паша, это он приехал за теми десятью тысячами… Ну, и сквалыги же вы, комсомольцы! – горестно вскричал Димыч. – Паша честно выполнил свою часть работы, так если бы вы честно ему заплатили, вы бы не понесли таких убытков, и трубка бы у вас в зубах осталась. Нет, вы принялись гонять его по тайге, как валка позорного…
Павел резко выкрикнул:
– Не отдам! – и, привычно бросив руку вниз, выхватил из сумочки наган, повторил с нажимом: – Не отдам! Буду отстреливаться до последнего патрона…
Комаревский устало протянул:
– Паша, спрячь наган… Как дети малые… Ну, трубка и так у нас осталась. Мы, просто, губернатора в долю взяли. Правда, Паша, ты изрядно нам подгадил… Мы уже не получим тех прибылей, на которые рассчитывали, Де Бирсу козу заделать не сможем. Но это уже и не важно, зато мы теперь сможем надавить на правительство, и договор с Де Бирсом будет расторгнут.
Димыч проворчал саркастически:
– Видал, Паша, какие они крутые? Я ж тебе говорил…
Замполит продолжал:
– Губернатор сразу условие поставил, что тебя никто не тронет, и что мы предложим тебе работу. Он же тебя в герои области возвел. Ты ж теперь крупный козырь у него в борьбе за кресло на второй срок.
– И какую же работу вы мне предложите? – саркастически усмехаясь, спросил Павел. – Одноразового киллера?..
– Разовые особые поручения за хорошую оплату, а в промежутках ты сможешь сидеть, и свои романы писать…
– Это ж надо подумать, еще один Мавроди выискался… Может, ты не знаешь, но я единственный из нашей окололитературной тусовки, кто не оттащил свои скудные сбережения в МММ. Это ж надо быть идиотом, чтобы поверить тебе, после того, как ты не выполнил условия договора – не заплатил мне остальные девяносто тысяч…
Комаревский равнодушно пожал плечами, проговорил:
– Это компенсация за то, что ты столкнул нас со Степанычем. Убытки-то получились огромные. Да и наш вертолет ты сбил. Ты хваткий парень, Паша! Это ж надо, четырнадцать человек положил! И не хилых бойцов…
– Так что же, вы больше не растите на меня зуб? – осторожно спросил Павел.
– А смысл какой? – пожал плечами Комаревский. – Ради вульгарной мести? Так я же не Степаныч. Это он до сих пор планы мести лелеет…
– Послушай, замполит, – искательно затянул Димыч, – замолви за меня словечко, чтоб меня из органов не выгоняли? А я, так уж и быть, забуду, как ты летом резвился… Дело-то, еще не закрыто.
– Такие вопросы не я решаю… – отмахнулся Комаревский. – Да ты и так скоро все забудешь. Ладно, Паша, надумаешь – позвони… – и он легко сбежал с галереи, оставив на парапете белый прямоугольничек визитной карточки.
"Мерседес" медленно маневрировал на тесном пространстве, осторожно выруливая между тополями. Генка сказал:
– Мог бы и задним ходом выехать…
Вдруг Павел спохватился:
– Гена, а ты почему на равных с нами пьешь? Ты ж за рулем…
Генка беззаботно выхлебал полбутылки пива, проговорил:
– А щас Смертин приедет, он нас и развезет. Надо же напоследок попользоваться должностными привилегиями…
Павел тяжко вздохнул, сказал:
– Зря вы ввязались…
Димыч проворчал дружелюбно:
– А по уху?..
Павел пошарил в отделении сумочки, где у него лежали документы и записная книжка, извлек фотографию, протянул Димычу. Тот вгляделся, в наступающих сумерках, понимающе протянул:
– То самое распятье…
– Димыч, поскольку вас из-за меня из органов выгнать могут, я бы хотел компенсировать…
Генка встрепенулся:
– Что, еще кому координаты месторождения продать?
– Да нет, само распятье… Мне один знающий человек сказал, что на аукционе в Лондоне оно больших денег может стоить…
Димыч протянул:
– Ба-а… Паша, а ты совсем уже капитализировался. Художественные произведения за рубеж продаешь, так сказать, Родиной торгуешь…
– Ну, большевиков мне все равно не переплюнуть, – усмехнулся Павел.
– Это ж, такая находка, для любого музея… – раздумчиво протянул Димыч.
– Знаешь, Димыч! – Павел почему-то обозлился. – Пусть эта история останется для зажравшейся Европы, в которой гитлеровцы не особенно-то и зверствовали. Свои, всеж-таки, цивилизованные европейцы. Не то, что эти русские варвары… А моя история, всегда при мне. Мой дед девять месяцев в тюрьме просидел, только за то, что завхоза школы дураком обозвал. Он тогда директором школы в Урмане работал, как водится, засиживался на работе допоздна, а завхоз без спросу входил в его кабинет, и свет выключал. Ну, дед и рявкнул в сердцах, в очередной раз, ковыляя в темноте к выключателю… Ведь хлопнули бы, за просто так, да тут Ягоду шлепнули, ну и начали кое-кого выпускать для отмазки. Дед под руку и попался, даже в паритии восстановили… Так-то…
Они еще некоторое время сидели, попивали пиво, и молча думали, каждый о своем, пока не приехал Смертин.
Павел смотрел вслед отъехавшим машинам, когда краем глаза ухватил какое-то движение на стадионе; пацаны давно разошлись по домам. Он вгляделся – к галерее направлялась женская фигурка.
Павел пробормотал:
– Ба, неужели Люська?..
И тут сердце ухнуло вниз, он узнал Валерию. Она тихо, будто крадучись, взошла на галерею. Павел сидел, откинувшись на спинку стула, и разглядывал звезды, такие далекие и равнодушные. А ведь наверняка, где-нибудь, у дальней звезды, так же вот сидит мужчина, смотрит на звезды, и к нему пришла женщина, просить прощения.
Наконец, он все же нарушил затянувшееся молчание:
– У Герки узнала, где я работаю?
Она тихонько вскрикнула:
– Паша! Ну, прости меня, дуру! Надо было с самого начала тебе все рассказать…
– Чего так поздно пришла-то? Такси нынче дороги, в алмазах – только небо бывает…
– Да я сидела на лавочке, ждала, пока твои друзья уедут…
– Могла бы и подойти, сказать Димычу спасибо, за то, что он тебя от верной смерти спас. Степаныч тебе тоже, вместо ста тонн баксов, преподнес бы пулю на блюдечке с голубой каемочкой… Интеллигенция… Все еще верите в воровскую и бизнесменскую честь… – Павел замолчал, глядя в небо.
Она долго-долго стояла рядом, наконец, тихо выговорила:
– Самое ужасное, что ты, и правда, мой единственный мужчина…
Павел прошептал:
– Как представлю эту тупую, пузатую скотину… – и передернул плечами от омерзения.
Она медленно повернулась, и побрела прочь. А Павел долго еще сидел, запрокинув голову, и смотрел на звезды.