– Не буду я тебя трахать. Вот пососать можешь…
Он пошутил, но Люська незамедлительно пала на колени, расстегнула джинсы, нашарила его самый чувствительный орган, напрягшийся, несмотря на все усилия Павла хранить хладнокровие. Люська принялась сосать, напористо, сильно. Глядя на ее затылок, Павел растроганно думал: ну что с ней поделаешь?.. Однако марку он выдержал до конца, не вскочил и не посадил ее на стол, а так и сидел, прислушиваясь к своим ощущениям. Он думал, что Люська будет плеваться, но она высосала все до капли, после чего встала с колен, села на стул, вытягивая сигарету из пачки, задумчиво сказала:
– Все имеет свой вкус… Поразительные ощущения… – закурив, она задумчиво наблюдала, как Павел застегивает джинсы, и тут заметила наган в столе, кивнула на него: – А это что, настоящий?..
Павел проговорил безмятежно:
– Ага…
Она протянула руку, взяла игрушку, повертела в руках и вдруг прицелилась в Павла. Рефлексы сработали молниеносно; левой рукой Павел отбил наган с линии выстрела, мгновенно перехватил, блокируя ладонью курок, после чего ловко выкрутил наган из ее пальцев.
Она обиженно протянула:
– Ты чего перетрусил? Там же надо сначала затвор оттянуть и с предохранителя снять… Я не раз в кино видела…
– Ты, конечно, спец по оружию, но у нагана ничего оттягивать не надо, и никакого предохранителя ему присобачить не догадались. Люся, я всегда знал, что ты опасная женщина. Иметь с тобой дела, опасно для жизни.
Она вдруг зло сказала:
– Ты запал на эту облезлую кошку!
– На какую еще облезлую кошку?! – почти искренне изумился он.
– Да на эту п…ду на цыпочках, Ершову!
– Ваши заявления, мадам, абсолютно не соответствуют действительности. Милена Ершова очень элегантная, очень общительная, очень умная, очень симпатичная девушка, и очень талантливая писательница…
– Ха-ха-ха! Девушка… Она замужем с семнадцати лет, а посмотреть на ее рожу, так сразу видно, налево от мужа бегает. Когда ты с ней ворковал на берегу, она явно прикидывала, а каков ты в постели? Ты ее уже трахнул, или еще нет? Вы же вместе ушли…
– Вот уж чего-чего, а трахать я ее не буду. Надо же иметь хотя бы одного друга, с которым можно поговорить о фантастике и приключенческом жанре, а то все наши эстеты на меня только смертную скуку нагоняют, – серьезно сказал Павел. – А откуда ты про нее столько знаешь?
– Да она за зиму во все тусовки умудрилась влезть, – бросила Люська.
Она долго молчала, медленно затягиваясь и рассматривая Павла с непонятным выражением на лице. Вдруг спросила:
– А чего ты с наганом ходишь? Так напугался в позапрошлом году? Тебя, вроде, кто-то убить грозился…
– Ага, грозился…
– Кобылин, что ли?
Павел опять захохотал. Просмеявшись, сказал:
– Твой Кобылин – сопляк. Мне его потом, дурака, жалко стало. Ты ж его подставила, как мелкая сучка, а потом еще и на меня заявление накатала…
– Ну, я ж потом забрала…
– И слава Богу… А дела тогда серьезные были. Я между двумя бандами затесался, совершенно случайно. Они подумали, будто я что-то видел, и решили меня убрать. А я ничего не видел! Абсолютно! Но им же не докажешь. Вот и пришлось защищаться. Хорошо хоть одну банду чечены перебили, а во второй мне пришлось главаря убирать, иначе бы они не успокоились.
– Как, убирать?! – она вытаращила глазищи, они даже косить перестали.
– Физически. Зубилом по голове.
– Ка-ак?! Уби-ил?
– Ага… – безмятежно обронил он.
– А сейчас чего с наганом ходишь?
– Так ведь опять влип. Хочешь посмотреть на топтуна?
– Хочу.
– Ты, когда сюда шла, видела парня на стадионе? Это и есть топтун. Следит, козел, от самого дома…
Он подошел к двери, поманил Люську. Она подошла, выглянула из двери. Парень так и гулял посреди стадиона.
– Видала? Уже третий час на солнцепеке гуляет.
– А чего он в тень не отойдет?
– А нету тени поблизости, вот и страдает.
– Паша, ты врешь!
– Вот еще… – у Павла вдруг забрезжила шальная мыслишка. – Погоди-ка…
Перемахнув через парапет, он направился прямиком к парню. Тот, естественно, сделал вид, будто его это не касается. Подойдя, Павел смерил его взглядом, спросил:
– Когда смена-то? А то ведь запаришься. Чего ты тут торчишь, на солнце? Шел бы в тенек. Я ж тебя все равно шутя с хвоста стряхну.
Парень смерил его презрительным взглядом, проворчал, лениво цедя слова сквозь зубы:
– Ты что, мужик, с хера сорвался?..
Павел резко врезал ему раскрытой ладонью по губам, прохрипел, ощерившись:
– Здесь нет мужиков! Петух топтаный…
Парень моментально обиделся и полез в драку. Павел блокировал довольно умелый крюк с левой в челюсть, тут же захватил руку и провел виртуозный бросок через спину. Парень так припечатался спиной к земле, что у него из легких мгновенно вылетел весь воздух. Он лежал, пытаясь вздохнуть, и не мог. Павел без затей подхватил его под мышку и бегом потащил к бассейну. Заскочил в дверь, запер ее изнутри на ключ, споро примотал пленника к трубам теплового узла, распяв его на манер Иисуса. Отступил на шаг, полюбовался. Парень, наконец, отдышался и тут же заорал:
– Ну, мужик, ты покойник!
– Тебе ясно было сказано, тут нет мужиков, петух драный… – назидательно выговорил Павел и обеими ладонями врезал ему по ушам.
Кто знает, это очень сильная воспитательная мера, и парень решил придержать язык.
Павел сказал:
– Я буду задавать вопросы, а ты, естественно, на них будешь отвечать, а если не будешь отвечать, то тебе будет очень и очень больно.
– Послушай, я гулял, никому не мешал, откуда ты сорвался? Я тебя впервые вижу…
– А мне твоя рожа примелькалась уже. Вас трое таких красавцев, и вы по переменке уже четвертый день за мной ходите.
– Ты псих, у тебя мания преследования, тебе лечиться надо…
– Короче, меня интересует только одно: кто на меня наезжает и за что? Ты пока думай, отвечать или не отвечать, а я кое-какие приготовления сделаю…
Павел достал из шкафа трансформатор для аварийного освещения, который у него все руки не доходили установить и подключить. У него было одно достоинство; ток можно было менять почти от нуля до тридцати шести вольт. Ну, тридцать шесть, это, конечно, перебор, при определенных условиях они и слона могут завалить. Подключив к выходу два провода с "крокодильчиками", Павел включил трансформатор в сеть. После чего подошел к пленнику и спустил с него джинсы вместе с трусами, обернулся к Люське:
– Гляди, какой у него аккуратненький, меньше моего. Пососать не хочешь?
– Да ну… – Люська вовсе не обиделась. – Мне нравится, чтобы было побольше и там, и там… – она недвусмысленно показала пальцами, где именно.
Глазенки у нее уже горели в предвкушении захватывающего зрелища.
Парень хрипло выдавил:
– Я ведь орать буду… А ментам, как два пальца, докажу, что ты маньяк. И сидеть тогда тебе…
– Да ори на здоровье! – отмахнулся Павел. – В школе не слышно будет, а по стадиону народ не ходит. Ты тут два часа торчал, много народу прошло? То-то же… А ментам ты ничего не докажешь. У меня же свидетельница есть. Мы будем в два голоса твердить, что сидели тут, и беседовали о поэзии… Кстати, эта девушка поэтесса. А тебя вообще впервые видим. Да, а почему ты решил, что уйдешь отсюда живым? – Павел вытащил из шкафа длинную отвертку, подбросил, поймал за рукоятку. – Воткну в ухо, там и оставлю. Потом позвоню своим корешам, они приедут на тачке, отвезем тебя на берег, сунем кирпич за пазуху, и отправим в долгое плаванье… Чего не спрашиваешь, почему один кирпич, а не два?
Парень машинально спросил:
– Почему?
– А потому, дружище, что у человека плавучесть – четыре килограмма, а кирпич весит четыре килограмма. Четыре минус четыре – получается ноль. Вот и поплывешь ты с нулевой плавучестью к Северному Ледовитому океану. И на дно не ляжешь, и на поверхность не всплывешь. Усек, милый? Так что, колись.
– На пушку берешь… Не станешь ты меня убивать. Потому как кореша твои – менты.
– Уже знаете… – тихо пробормотал Павел.
– Тоже мне, кроссворд… – парень презрительно покривился.