— Вообще-то, — сказал он, — слово «магия» даже вслух сказать трудно.
— Чего?
— Ну, если всерьез. Даже стыдно немножко. Так же, как и «секс».
— Так же, как и секс? — засмеялась она.
— То есть такие вещи лучше обходить. Даже если они много для тебя значат и в особенности поэтому. Все так и делают, просто из вежливости. Не говорят всерьез.
— Ты так говоришь, будто магия бывает, — сказала она. Наклонившись к ней, он заговорил чуть более настойчиво.
— Магия бывает разных видов, — сказал он. — Во-первых, иллюзия — ну, как ты сказала, Гудини. Чудотворство, махнешь палочкой, получишь желание — это только в сказках бывает. Но была и другая магия,[580] которой занимались на самом деле. Веками. Как-то не верится, что люди столько возились с тем, что даже не работает.
— Вроде договоров с дьяволом? Ведьмовство?
— Нет, — ответил Пирс. — Это бы работало, если бы дьявол действительно существовал и мог помочь. Ты в это веришь?
— До этого я еще не дошла, — вновь засмеявшись, сказала она. — Заклинания?
— Э, — ответил Пирс. — Э. — Он вынул табак и бумагу и начал скручивать папиросу. Слово «магия» трудно произнести, он всегда так думал, стыдясь того, как легко это слово (да и многие другие) может выставить тебя на посмешище, когда говоришь о них совершенно серьезно. Так же, как и секс. — По крайней мере, для заклинаний нужны только люди. Один произносит, на другого оно направлено. Это называется межсубъектная магия.
— Но ей можно и сопротивляться, — сказала она.
— Правильно. Есть множество гораздо более легких путей заставить человека делать то, что он не хочет. Ты можешь отказаться входить в транс, можешь отвергнуть притязания мага, который говорит, что властен над тобой. И если ты действительно сможешь противостоять, все признают, что у мага ни черта не вышло. Он может сделать только одно — воспользоваться своей властью, чтобы узнать тайные струны твоей души, — и тебе уже будет очень трудно сопротивляться.
— Вот оно как.
— В первую очередь он должен понять, каков твой дух, подвержен ли он воздействию магии. А это не о каждом можно сказать.
— Как он узнает?
— Он узнает. Увидит, — ответил Пирс. — На самом деле, — пошла импровизация, раньше он никогда о таком не задумывался, — главная опасность для великого мага состоит в том, что он слишком восприимчив к образам окружающих. Что делает его контроль еще более героическим.
— Хм.
Она, казалось, внимательно слушала, хотя, очень может быть, не его.
— Конечно, нельзя в совершенстве познать душу другого. Поэтому он должен убедить человека, которого хочет подчинить своей воле, что обладает этим совершенным знанием.
— Иллюзия? Так ты же говорил…
— Любая магия связана с иллюзией. Разделенная иллюзия. — Он пододвинул к себе счет. — Ты должна верить, — сказал он. — Потому что я так сказал.
Казалось, она молчаливо обдумывала его слова, а может, что-то совершенно иное, собственное заклятье, единственное, которому она подвластна; ее рука чуть касается шеи и блузки, добралась до незастегнутой пуговички, одна — уже слишком много, вторая рука поднялась, чтобы застегнуть.
— Нет, — сказал Пирс. — Оставь так. Ее руки застыли посреди движения, а глаза, которым Пирс внушал этот скромный приказ, казалось, чем-то заполнены и от этого стали какими-то невидящими, хотя и не менее прозрачными.
Она положила руки на стол, отвела от него взгляд, высоко подняла голову; какое-то время оба молчали.
— Скажи мне, — начал Пирс, но продолжать не стал, а только откашлялся, не зная, что сказать; он и заговорил-то лишь для того, чтобы скрыть свой жуткий страх, страх своей смелости, страх результата. Боже правый — так значит, работает.
Треск и грохот фейерверка, ничего себе, они даже подскочили. Засмеялись. Момент упущен. А маленький лакированный сосновый столик так и остался висеть над землей — невысоко, а все-таки, — и начал поворачиваться, как самолет на взлете, повинуясь какому-то ветру, в каком-то направлении; движение столь робкое, что даже вращательным его не назовешь, но вполне определенное.
Вышли на Ривер-стрит. Библиотека — слева; чуть дальше, справа, еще один подъем, долгий кружной путь к его дому.
— Так значит, он, то есть вы собираетесь написать книгу?
— Что?
— Климаксология.
— А. Ну. Мы еще это не обсуждали. То есть вообще не говорили, даже о том, что я делаю все эти недели.
— Совершенно понятно, — ответил он, ощутив в ее голосе злобу. — Еще бы.