И он решил двинуться дальше: вернуться во Францию, но ненадолго. На реке усердные галеи медленно тащили облого ганзейского купца — паруса к ветру, флаги подняты.
Он спросил у своей души: Маленькая странница, куда ты направишься, что станет с тобой?
При дворе говорили, что Джон Ди был на аудиенции у польского короля Стефана, сейчас он живет во дворце императора в Праге, ему прислуживают мудрые мужи этого города. Создает золото. Так говорят.
Парацельс, немецкий философ, однажды написал, что желающий познать Природу, должен сам ступать по страницам ее книг. Одна страна, одна страница: таков Codex Naturae, а значит, должно перевернуть лист. Ему рассказал об этом Александр Диксон; Бруно никогда не читал Парацельса, даже не собирался, но эти слова ему понравились. Одна страна, одна страница. Если королям и князьям не внятен зов — возможно, его услышит император.
Выпрямившись, он отошел от подоконника. Собирать почитай что и нечего: коробка-другая с книгами да ларцы с бумагами. Если даже погибнут в морс, он восстановит их по памяти.
В путь, подумал он, в путь, в путь.
Глава четвертая
В мире много монархов, много и князей, но только один император. Рудольф II, полновластный король Венгрии и Богемии, эрцгерцог Австрийский, был избран императором, и Папа помазал его голову елеем: Единственный и Всеобщий Монарх Всей Видимой Вселенной. Или по меньшей мере его тень.
Его дед Карл,[649] король всех земель, теперь доставшихся Рудольфу, также был королем Испании, правителем Нидерландов и Нижних Земель. Он был королем Савойи, повелителем Неаполя и Сицилии; Папа был у ног Карла, а Его Город, Рим, подвергся разграблению. Бич Божий. Для Карла создали символ, самый прославленный из славных символов, знаков и эмблем, ведомых христианскому миру и за его пределами, в странах по ту сторону земного шара, о коих древние римские императоры даже не слышали. Эмблема Карла являла две колонны — Геркулесовы Столпы на Вратах Моря, вратах в Новый Свет. Их обвивал стяг, надпись на коем гласила: Plus oultra — «И даже дальше». Эмблему чеканили на медалях, выбивали на щитах и нагрудных знаках, гравировали по дереву и печатали на титульных листах географий Нового Света; она появлялась на пиастрах, золото для которых добывали в ином полушарии. Символ этот стал так знаменит, что еще долго после смерти Карла он пребывал на деньгах, хотя клише стерлись, девиз износился, и на испанских монетах остались только две колонны и связующая лента — и значили они уже не «Империя», или «Карл», или «И даже дальше», а только «доллар».[650]
Ни одно царство не вечно.
Рудольф читал книги по истории, читал Аврелия; он знал. Земные империи обречены. Владения Карла (над которыми никогда не заходило солнце) в итоге пришлось разделить между сыновьями — Италией, Испанией, Австрией: нет человека, столь великого, чтобы держать все это в одних руках. И теперь сыновья сыновей осторожно глядели друг на друга поверх карты, как будто мир был слишком мал для них.
Земные империи преходящи. Но империи Рудольфа положил основание Господь; как Царство Христово, она была, хотя бы отчасти, не от мира сего. Не важно, какие трудности выпадали на ее долю; не важно, сколько земель отделялось от нее — сама империя не могла погибнуть. Временами она будет умаляться, сжиматься, как улитка в раковине; населенные земли, правительства, армии, флоты дистиллируются в мощные символы, столь малые, что их можно будет нести во время шествий, запечатлевать на драгоценных камнях, надевать на шею императору. И даже если она сожмется до размеров его собственной священной особы, в ней достанет сил для новой алхимической возгонки, и когда настанет новая эпоха, из семян — драгоценностей и символов, которые император держит в своих шкатулках, — взрастет былая империя. Что бы ни думали они — вздорные епископы, князьки, реформисты, нунции, жестокая чернь укрепленных городов, — все они живут в пределах Единой Священной Римской Империи.