– Нормально. Если ты имеешь в виду, могу ли я работать дальше.
– А если нет?
– Тогда тебе стоит спрашивать яснее.
Я хмыкнул. Зубки у неё всегда были острые. Хотя, мне помнилось, раньше она становилась пунцовой всякий раз, как видела меня. Но тогда она была совсем девчонкой. Сейчас же напротив сидела красивая молодая женщина. Чертовски красивая. Чтобы не признавать этого, нужно было бы выколоть себе глаза ещё до того, как поехал за ней в притон.
– Не стоит, – взяв бокал, я покачал его в руке и подал Сабине. – И так вижу, что с тобой всё в порядке.
Вино она взяла, но сразу же поставила рядом. Я принялся за еду. Никогда не был любителем есть вне дома. Если здесь найти что-то толковое можно было почти в каждой придорожной забегаловке, в больших городах оставались только рестораны, от пафоса которых порой воротило.
– Я приказал заколоть барашка. Сделаю завтра шашлык.
Она отломила кусочек хлеба. Блядь! Её губы приоткрылись, пальцы оказались рядом со ртом. Я не мог отвести взгляда, пока она не убрала руку. Член стал напряжённым. Вслед за хлебом она проделала то же с сыром. Кровь в венах забурлила, и я не заметил, как в пару глотков опустошил свой бокал.
– Какое это имеет отношение ко мне? – спросила она и всё-таки пригубила вино. Выразительно посмотрела из-под длинных чёрных ресниц. Сука! Её лицо было настолько совершенным, что я не мог найти изъяна. В мозгу колыхнулась мысль, что такая не могла не пользоваться спросом. Так о чём она?
– Как насчёт семейного обеда на природе? – я наконец сбросил наваждение. – Не помню, жарили мы с тобой когда-нибудь барашка на костре или нет?
– Нет, не жарили, – ответила она резко. – И ты всё помнишь, Амин. Прекрати дёргать за нервы. Это бесполезно.
– Разве? – Она промолчала. Только ещё раз посмотрела из-под ресниц и отломила хлеб. – Твоей сестре нравилось. Она всегда готовила овощи, а вот к мясу приближаться я ей запрещал. Шашлык не женское дело.
– Моей сестры здесь нет. Не пытайся вывести меня из себя. Да, моя сестра была образцовой женой. Что ещё?
– Ты права, – я долил себе вина. Задумчиво покачал бокал. – Твоей сестры тут нет. И в этом виновата ты.
Только было расслабившаяся, она вскинула голову.
– Прекрати! – голос её зазвенел от напряжения.
– Пей. Пей, мать твою. Может, быстрее вспомнишь!
Губы её дрогнули. Глядя мне в глаза, она потянулась к бокалу, но неуклюже задела его. Стекло звякнуло о ребро стола, вино бордовыми брызгами разлетелось в стороны, по ушам ударил громкий вскрик. Сабина отшатнулась, отползла к стене и уставилась на осколки безумным взглядом. Секунда, две… Сглотнула. Окроплённое багрянцем битое стекло блестело в лучах заходящего солнца. Она смотрела на него, пока я не встал. Подняв самый крупный осколок, я положил его рядом с её тарелкой.
– Это просто стекло, Сабина, – сказал я тихо. – Провёл пальцем по остаткам вина на столе. – А это просто вино. Вернись за стол и продолжим ужин.
Сабина
Осколок лежал рядом. Просто стекло. Только и я, и он знали, что не просто. Я не чувствовала вкуса вина, когда он принёс новый бокал и наполнил его. Разлитое вино пахло кровью, спину словно распороли. Снова.
От ужина Амин перешёл к десерту. Не дожидаясь очередного приказа, я разлила по чашкам чай. Руки дрожали, и справиться с этим я не могла. Заметила на полу осколок и чуть не выпустила чайник.
– Хороший был бокал, – он глянул туда же, куда я за секунду до этого. – Итальянский. Люблю итальянскую посуду. И итальянскую мебель, – он выжидающе замолчал. Скотина! Я проглотила горький ком, подкативший к горлу. – Как думаешь, может, заменить тут кое-что? Например, шторы и ковёр? Их ты можешь выбрать сама. И ещё этот стол. Но его я, пожалуй, выберу сам.
– Хватит на сегодня, Амин, – попросила я устало.
Он заткнулся. Обмакнул грецкий орех в мёд и положил в рот. В облике моего персонального палача он оставался всё таким же неотразимым: всё те же скулы, чёрные глаза и твёрдый подбородок. Крупные ладони. На пальце – обручальное кольцо. Только не то, которое я дрожащими пальцами надела на него в день нашей свадьбы. Обручальное кольцо, которое надела на него Лейла.
– Почему ты не пьёшь чай? – я показала на чашку, когда он съел ещё несколько орехов.