Усмехается, не веря ни единому моему слову.
— Я забираю его, Лея.
— Убирайся…
— Ты правда думала, что я позволю расти моему наследнику с чужим мужчиной?
— Я думала, что никогда тебя больше не увижу.
Пять лет назад он забрал у меня все. Мой первый раз, мою душу и мою любовь. Уничтожил меня, пропал без вести. Но все же оставил частичку себя — нашего сына.
А теперь, узнав о его существовании, хочет забрать себе. И не оставляет мне право выбора.
Глава 22.
— Саша, — Алька залетает на общую кухню, я не успеваю даже кусок в рот положить, слыша ее оглушительный рев. Подскакиваю на месте, выронив вилку с мясом на стол, внутри бешено начинает колотиться сердце от испуга, — Что ты сделала? Расскажи мне срочно! Почему он хочет тебя видеть?
— Что? — непонимающе мотаю головой из стороны в сторону. Беру вилку, укладывая ее на тарелке, а салфеткой протираю следы на столешнице от соуса, в котором томилась говядина. Встаю из-за стола, Алька подлетает ко мне, взирая испуганными глазами. Дрожит вся бедняжка, словно за ней волк гнался.
Хмурю брови, пытаясь разобрать ее лепет, но ни слова понять не могу. Вижу только страх в глазах девушки.
— Боров… — выдыхает, сжимая плотно губы, — Он ждет тебя.
Вздергиваю бровь вверх, не сразу осознав, что она говорит. Страха нет… Давно. Месяц. Я здесь чертов месяц, шансы на спасение не вижу вовсе. Бежать здесь некуда, я даже не знаю, какая дверь точно ведет на улицу. Сплошные лабиринты, у которых нет ни конца, ни края. А я лишь очередная загнанная жертва, рыбка, плавающая не в водах океана, а в чертовом вонючем аквариуме, который не чистят уже сотни лет.
Иногда, зачем-то в моем воспаленном сознании всплывают образы Алмаза. Я гоню их прочь, проклиная всеми гнусными словами, на которые только способна, этого человека. Этого зверя, что расправился со мной.
Но ночами… Я ненавижу себя больше всего. Почему-то тело иногда требует ласки, наверно это следствие того, что я стала женщиной. Гормоны… Не дают мне покоя. Я даже научилась себя ласкать, но делаю это крайне редко, боюсь, что понравится, что привыкну. А я хочу все это ненавидеть, потому что интимная часть моей жизни была связана с ним. С человеком, к которому я испытываю ненависть.
Если бы мне дали пистолет и разрешили засадить ему пулю в лоб, именно это я бы и сделала. Без сомнения и раздумий. Прямо по центру просверлила бы дыру, словно в яблочко.
Да… Ожесточилась. Больше нет той мягкости. Да и откуда она возьмется, если мне приходится бороться за себя и за свое тело каждый день.
— Ну ждет, так ждет. Пойду к нему, — сажусь обратно за стол, чтобы продолжить трапезу. В желудке призывно урчит от ароматов еды.
— Что ты несешь? — Алька со слезами на глазах смотрит внимательно, не верит в услышанное, — Я тебе рассказывала… Он душу из тебя вынет, места живого не оставит. Саш… — она прикладывает ладонь ко рту, сдерживая болезненный всхлип.
Мы привязались друг к другу, стали… Не то, чтобы подружками, но близкими. Она меня не раз утешала в своих мягких объятиях, и я не раз ее поддерживала. На этом мы и сошлись.
С другими девушками дела обстоят сложнее, они все матерые, и большее количество пришли сюда по доброй воле, чтобы заработать деньги. А мы с Алькой… Потому что так случилось.
Поэтому нам тяжело понять до конца их, а им уж точно не понять нас. Конфликтов нет, но и близкого доверительного общения тоже.
— Ты что… Пойдешь к нему правда?
— А у меня есть выбор? — усмехаюсь, кладу свои руки поверх ее, поглаживая, чтобы успокоить, — Алька, ты ж сама мне говорила, что он за человек. Не будет ли хуже, если я ослушаюсь приказа? Тем более… Возможно, он просто хочет поговорить. Я думаю это из-за того мерзкого толстяка, которого я облила коктейлем в прошлые выходные.
— Ну и зачем ты это сделала? — она роняет голову на стол, снова рыдая. Такая сильная женщина, прошедшая круги ада. А сейчас хрупкая, маленькая девочка. Боится за меня и переживает.
Я снова встаю из-за стола, обхожу его и обнимаю ее за хрупкие плечи. Расклеилась она что-то совсем.
— Он залез руками туда, куда не должен был. Я просто танцую… А он не понял этого ни с первого, ни со второго раза. На третий я решила остудить его пыл. Претензий у него не было, но видимо Борову он все же пожаловался.
— Черт! Ублюдки тупые! — она вытирает рукавом кофты свои слезы, размазывая тушь по лицу, — Я боюсь, что он тронет тебя, Сашка.