Еще раз переодеться стало для меня каким-то запредельным подвигом. Сердце скакало в груди, на лбу выступила испарина, руки дрожали. Туман перед глазами стелился все гуще, и я совсем забыла от том, куда меня послал Константин. Как вызвала такси - тоже помнила с трудом.
Отпустило только дома. Говорят, родные стены лечат. Туман остался за порогом, а вот температура, похоже, поднималась. Но теперь я соображала почти как обычно, только настораживала непривычная апатия. С трудом заставила себя что-то делать: закинула в ступку нужные ингредиенты и травы, вплела слова... истолкла... и чуть не забыла выпить. Я сдавалась, только не могла понять - чему именно? Где-то на дне души, как кусочек зеркальца на дне болотца, блестела отраженным солнечным лучом мысль «Звонить! Бежать к Зулу! Просить помощи! Искать ответы, пока не поздно!» Но дно было далеко, а тина - теплой и убаюкивающей. Добрела до постели и рухнула в нее, не раздеваясь, в джинсах и свитере...
***
И почти сразу же подняла голову где-то далеко в заснеженном лесу.
Вскочила на лапы и засуетился, нервно порыкивая. Перед глазами замелькали деревья, расчертившие тенями-крестами белоснежное полотно. Засохшие ягоды шиповника на кустах рябили перед глазами кровавыми каплями. Я спотыкалась, жалобно поскуливала и тяжело дышала, высунув язык. Вскоре с неба повалил снег, смешивая все перед глазами в одну белую кашу. Споткнувшись в очередной раз, я упала...
***
Резко вздохнула, силясь открыть глаза, но веки словно налились свинцом. Дышать было тяжело, воздух раскаленной массой проникал в легкие, разрывая их на части. Меня колотило, несмотря на одежду и теплое одеяло. Вот теперь стало по-настоящему страшно, и, были бы силы, я бы рванулась за помощью... Но сил не было. Ускользавшее сознание искало выход, рыская в темноте, словно тот зверь в заснеженном лесу...
***
... Не было ни запахов, ни звуков. Снег равномерно покрывал мех, укутывая, остужая жар тела...
***
- Мир...
10
Казалось, прошла вечность. Только вдруг кто-то резко тряхнул за плечи:
- Аня! - услышала свое имя, словно находилась глубоко под водой. - Аня!
Чьи-то пальцы впились в шею, горящее обнаженное тело прижали к другому, такому же горячему... Да так стало жарко, что меня кинуло в пот.
- Я принимаю тебя... - мужской низкий густой голос потек внутрь, согревая, разгоняя кровь и унимая дрожь. - Принимаю...
Я резко вздохнула и заворочалась в крепких объятьях, чувствуя, как чья-то рука, надавливая, прошлась вдоль позвоночника, вторая потянула за волосы, запрокидывая голову. Сухих потрескавшихся губ коснулись жесткие горячие, и тут же чужой язык скользнул в рот, вынуждая отвечать, требуя открыться, учащая дыхание... Я даже нашла в себе силы напрячь руки и попробовать оттолкнуть, но услышала в ответ протестующее рычание:
- Предпочтешь умереть? - и такая жгучая злость в голосе, что внутренности связало узлом.
Дальше он не церемонился. Мне казалось - я утонула в нем. Его руки касались везде, хозяйничали на каждом сантиметре моего дрожавшего тела, словно я давно и полностью принадлежала ему. Не грубо, но настойчиво распаляя какое-то болезненное желание, не давая выбора, вынуждая отвечать...
- Аня... - он надавил пальцем на подбородок, приоткрывая мой рот, нежно поцеловал и выдохнул в губы, - ты должна меня принять...
Вторая рука, как по дорожке, скользнула по центру влажного живота, и, на этот раз не останавливаясь и не спрашивая, двинулась ниже, вызывая во мне бурю протеста, и, как следствие - резкое ухудшение состояния. Прилив сил неожиданно обернулся стремительным отливом, голова закружилась, и я снова начала падать в темноту.
- Аня! - рявкнул Мирослав, больно потянув за волосы. - Я сказал, ПРИНЯТЬ! Черт!
Он вдруг нежно обхватил обеими руками мое лицо, осторожно коснулся губ своими:
- Девочка моя, прости, что так вышло, но у нас нет выбора... Пожалуйста, не уходи... - голос его был все также тверд, но я слышала дрожь отчаянья где-то в его глубине, и вздохнула глубже. - Я не могу позволить тебе уйти. Я не отпускаю тебя, слышишь?!
***
Я слышала... Приподняв мордочку над лапами и склонив голову набок. Снегопад кончился, и перед глазами стелился выбеленный лист заснеженного озера, стыдливо алеющий в лучах заката.
***
Он закинул мою ногу себе на бедро, и, скользнув большим пальцем по губам, протолкнул его в рот:
- Кусай, если будет больно...
Его напряженная вздрагивающая плоть уперлась в лоно, и он с силой двинул бедрами. Зубы сжались на его пальце так, что во рту стало солоно от крови. Казалось, будто я не то, что никогда не была с ним, а вообще не была с мужчиной! Я широко раскрыла глаза и, наконец, сфокусировалась на лице Мирослава, выталкивая его палец изо рта. Черты его лица даже не дрогнули. Взгляд продирал до самого солнечного сплетения, выжигая оттуда всякий стыд и сомнения. Я не сдавалась, и он это видел, но ему было плевать. Я была его, и мы молча поставили в этом вопросе точку.