Проснулась я в доме матушки Настасьи. Холодком пробежало по позвоночнику осознание, что понимания я у святой женщины не найду, но все оказалось совсем иначе.
– Проснулась, родная? – спросила она, едва заметив, что я глаза открыла. – Это ж надо так умаяться, чтобы в возке возничего уснуть! Но правильно сделала, что пешком не пошла – куда уж по такой грозе топать.
Я оторопело кивнула. Взгляд метнулся к новому платью, ботиночкам и стопочке золотых монет.
– Не переживай, я не виню тебя, что часть денег на себя потратила. – Горячая сухая ладонь погладила меня по голове, согревая до самого сердца. – Правильно сделала. В конце концов, ты этого заказчика привела, ты и обслужила. А он щедрой души оказался – столько нам золотом полномерным заплатить! Только кого благодарить? Я у тебя так и не выспросила вчера.
Я посмотрела на повязку на запястье. Почему-то считалось, что вампиры всегда кусают своих жертв в шею. Какая глупость, оказывается, все эти суеверия!
– Он попросил остаться неизвестным. Может еще обратится? – Врать было противно. Она отдавала полынной горечью во рту и запахом сырой потревоженной земли.
– Это было бы хорошо. – Улыбнулась матушка. – А что называться не захотел – оно понятно. Если столько зелий ему нужно, наверняка серьезно болен. Не хватало еще, чтобы через огласку от него деловые партнеры отвернулись.
На втором моем запястье виднелась печать прохода, которую лорд так и не снял. Мы с матушкой Настасьей посмотрели на нее одновременно.
– Точно вернется, помяни мое слово, – радостно сказала она, обнимая меня за плечи. – Ох, к зиме полушубки малышам купим и себе чего-нибудь, если деньги останутся!
А я расплакалась тихо, но очень горько. В душе была пустота.