И? Как бы поступили на моем месте вы? Я же пошла в отделение гномьего банка в Стальном кольце и положила себе на счет двадцать пять монет. Три остались в кармане – на мелкие расходы. Еще двадцать пять я отдам матушке. А уж если узнаю, что у нее беда и нужда, тогда помогу. Так проще и мне, и ей, нежели выдумывать, отчего лорд оказался столь щедр.
Ни к чему это.
Но все же, глядя на слезы счастья на лице вырастившей меня женщины, сердце сжалось от горечи. Никогда мне не стать бескорыстным человеком.
Матушка же, обслужив покупателя, закрыла лавку и усадила меня за стол, налила чашку чая и положила просто огромный кусок пирога.
– Я не голодна, – попыталась было отказаться, но матушка лишь махнула рукой.
– Я и не тороплю.
Так мы и сидели за столом, она – глядя на меня, я же рассматривала чайные листья в чашке. И лишь спустя минут десять заметила, как сильно дрожат мои руки.
– Если ты мне расскажешь, что так гложет тебя, клянусь своим богом, что не осужу тебя, – сказала она тихо.
Я посмотрела в уставшие глаза женщины и грустно улыбнулась. Как заманчиво было бы сейчас сознаться. Во всем. Но ведь одно дело не осудить внешне, и совсем другое – чтобы отношения остались прежними.
Но все же…
– Я влюбилась.
– Шати! Но ведь это же хорошо!
– В Гриана Берза.
– Кха-кха! Грм. – Матушка, судорожно выхватив у меня чашку с нетронутым чаем, сделала несколько глотков. – Н-да, – сказала неуверенно, – я так понимаю, что это у тебя серьезно? Конечно, серьезно, – махнула рукой, – иначе мы не разговаривали бы об этом. Дела-а-а…И что, дочка, сильно болит?
И вот если бы она начала расспрашивать или советы давать, я бы смогла отмахнуться. А так… Просто разрыдалась на ее плече.
Не знаю, стало ли мне легче. Но возвращаясь в трактир тем вечером, я думала о мрачном и неприветливом, о хмуром, как утес на берегу Ледяного океана, дознавателе. И о серых глазах, которые снились мне едва не каждую ночь.
Стоит ли удивляться, что я не поверила своим глазам, увидев черную фигуру, затянутую в форменный мундир? Он стоял неподалеку от входа и буравил меня тяжелым взглядом, пока я медленно, выверяя каждый шаг, веря и не веря, подходила ближе.
– Опаздываешь. Где была?
– М-м-м, матушке Настасье в лавке помогала. – Почти правда. А сердце бьется быстро-быстро. Так сильно бьется, что почти больно.
– А здесь нравится работать? – Кивнул на вход в таверну, откуда братья-оборотни как раз выбрасывали очередного пьяного буяна.
– Нет.
Он просто качнул головой, ничего на это не сказав.
– Забери свои вещи. Только быстро.
– И что потом? – Мне так сильно захотелось обнять его! Невыносимо просто. Мой нюх не отличался остротой, но сейчас я упивалась мужским запахом, пока глаза жадно шарили по его лицу.
– Быстро, я сказал. Не заставляй меня жалеть о том, что я сюда пришел.
Я бросилась в таверну. Кивнув вышибалам, подошла к стойке.
– Я ухожу.
– Я уже понял. – Кивнул Гурго. – Больше часа тебя ждет.
Я просто пошла собирать вещи. Наверняка оборотень подумал что-то не то про наши отношения. И, возможно, об этом даже донесут матушке Настасье. Но кому какое дело? Даже стань я любовницей-содержанкой столичного дознавателя, кто осудил бы меня? И кабы я еще была ему нужна!
Все вещи уместились в одну котомку. Уходила я без сожалений. А вот Берз времени зря не терял: у выхода меня ждал возок с предельно вежливым, но почему-то перепуганным кентавром-возничим.
– В Дом Стражей, – сказал дознаватель, усадив меня рядом с собой. Он небрежно бросил котомку нам под ноги, что меня немного покоробило. Но возмущаться я не стала. Ну и что, что там вся моя жизнь? Для кого-то вроде Берза и пятьдесят золотых – не сумма.
Стало страшно. Впрочем, это ведь было очевидно? То, что дознаватель не пройдет мимо, узнав о нелегализованном чтеце душ? Только такая дуреха, как я, могла разглядеть в его приходе что-то романтическое, оставить лазейку для надежды: ведь он сам пришел? Ведь не прислал кого-то другого?
– Страшно? – спросил неожиданно, поднимаясь рядом со мной по ступеням в здание, которого я страшилась всю свою сознательную жизнь.
– Да. – Я все смотрела на мою смешную и жалкую котомку в его руках. Это казалось неправильным, несуразным.
Остановился, заставляя замереть рядом и меня. Посмотрел серьезно в глаза.
– Все решится. Все откроется. И больше не надо будет бояться и скрывать. Пусть остальные опасаются.
– А если силы окажется недостаточно, останется просто повеситься, – сказала даже без грусти или упрека. Просто констатируя факт.
– Я не настолько жесток. – Мужчина продолжил путь.