Матушка кивнула. Отложила тряпку, которой натирала стол. Подошла ко мне, жалкой и несчастной, крепко обняла.
– Ты решила отказаться от вампира?
Я посмотрела на нее, словно видела впервые в жизни.
– Я не могу. Он часть меня.
Женщина кивнула, но ничего на это не ответила. Только указала рукой на крепкий табурет, а спустя минут пять я уже сидела в обнимку с горячей пузатой чашкой как вечность назад, когда призналась ей, что влюблена в Берза.
– Я совершенно вас не знаю, – призналась, боясь поднять взгляд. – Задумавшись, вдруг поняла, что вы никогда, ни разу нам не рассказывали о себе.
Матушка не удивилась моему вопросу. Только кивнула задумчиво.
– Я родилась в обеспеченной семье и никогда ни в чем не знала отказа, пока росла под защитой любящих родителей. Я сама выбрала себе мужа – самого завидного жениха. Я добилась нашего брака, не интересуясь его чувствами. Завоевала его, как некоторые захватывают крепости. – Она качнула головой, грустно улыбнувшись. – Мы устроили самую пышную и красивую свадьбу, о которой еще долго вспоминали и гости, и газетные писаки. Но муж меня не любил. Он даже не скрывал этого. Но тогда, когда казалось, что весь мир передо мной, это было неважно. Важным казалось мнение общества, что скажут соседи и подруги. Важным казалось идти по жизни, гордо подняв голову. Я забеременела. И все было хорошо, понимаешь? Все было так, как я всегда и мечтала! – На меня смотрели полные скорби глаза. – Но мои малыши родились искалеченными. Их ножки и ручки были вывернуты в обратную сторону, несимметричные лица поражали своей уродливостью. Они открывали рты, но не издавали ни звука. – Матушка начала дрожать, с такой силой ухватившись за край стола, что тот, казалось, сейчас треснет. – Муж, едва взглянув на детей, ушел, чтобы никогда не вернуться. Я до сих пор не знаю, где он и что с ним стало. Повитухи стояли бледнее моли, прижимая руки к груди в знак скорби. А я в тот миг думала только о том, что скажут соседи. Что теперь, когда все об этом узнают, я уже не буду той самой сиятельной леди. Я стану той, у кого родились уродливые дети, ни на что не годные калеки. Я не могла их исцелить, на это не хватило бы всех сил мира. Но когда я почувствовала, как они задыхаются, не стала даже пытаться поддержать их магией, вызвать мастеров-целителей… Я не сделала ничего.
Женщина встала из-за стола. Тяжело ступая, словно вся тяжесть мира была у нее на плечах, подошла к окну.
– На похоронах я разыгрывала скорбь, жутко злясь на мужа, что он исчез в самый неподходящий момент. Я принимала соболезнования, но больше всего заботилась о том, достоверно ли прикасаюсь батистовым платочком к уголкам глаз.
Она замолчала, тяжело дыша, глядя в никуда. Я только сейчас заметила нашего домового, сидящего на последней ступени лестницы, ведущей в жилое помещение. Из его глаз одна за другой капали большие прозрачные слезы. Но мне матушку жалко не было. О чем жалеть? Была ли она виновна в болезни детей? Скорее всего, нет. В том, что даже не попыталась их спасти? Да.
– Но что было дальше?
– Дальше были попытки вернуться к прежней жизни. – Голос матушки Настасьи остался ровным, пусть лицо казалось белее мела. Плечи расправлены, спина прямая. Да, сейчас, зная на что смотреть, я могла разглядеть в ней аристократку. – Но, куда бы я ни пришла, меня жалели. Меня не понимали, когда я пыталась веселиться, ведь должна была соблюдать траур. Поползли неприятные слухи. Мне пришлось стать затворницей. Тогда я думала, что это ненадолго. Прошло несколько месяцев. Я тогда заболела так сильно, что пришлось идти к целителю. – Матушка повернулась ко мне. – Там я застала женщину, которая только что узнала, что ее беременность сорвалась. Она потеряла ребенка, которого они с мужем ждали больше пятнадцати лет. Ни до того, ни после я не видела такого жгучего горя, такого бездонного отчаяния. Она стояла на коленях, ухватившись за свой живот, и выла, как умирающее животное. Целитель уговаривал ее провести операцию, чтобы вытащить мертвый плод, пока она сама не пострадала, но она даже не слышала его. Ее взгляд… В тот миг, когда она посмотрела на меня, я словно очнулась. Я развернулась и пошла домой, забыв даже, зачем приходила. Единственной мыслью было: «Что я наделала?!».
В этот раз тишина была тяжелой. Слишком тяжелой.
– Я продала все, что у меня было, и отдала деньги в монастырь, в который свозили всех сирот нашей империи. Туда же ушла послушницей. Именно там сестры научили меня вести хозяйство, разбираться в травах, варить зелья. Но когда пришло время обряда посвящения, боги не приняли моей клятвы. Мне пришлось уйти. Ну а дальше ты знаешь. – Она пожала плечами. – Спустя всего год после того как я покинула монастырь, я нашла тебя и остальных девочек. Вы стали смыслом моей жизни.