Этот голос обвил Кинсли, остановив ее падение, а прикосновение влило в нее ровно столько тепла, чтобы она могла бороться.
— Этого не может быть, — прохрипел незнакомец. — Ее не может быть.
— Пожалуйста, — взмолилась Кинсли, пытаясь открыть глаза. — Помогите мне.
В ответ на ее мольбу раздался шепот, который смешался с шелестом листьев и стуком дождя.
— Тишина, — приказал мужчина, и шепот прекратился.
Ее веки, наконец, дрогнули и открылись. Возле внедорожника стояла большая темная фигура, силуэт которой вырисовывался в свете не одного, а трех светящихся шаров, парящих позади него. Ее глаза пытались найти что-нибудь, на чем можно было бы сфокусироваться, но она не могла различить ни одной черты этого человека — он был чернее небытия, угрожавшего поглотить ее.
— Я могу исцелить эту смертную плоть, — хватка мужчины на щеках Кинсли усилилась, когда он наклонился ближе, его фигура заслонила еще больше света. — Но за мою помощь придется заплатить.
Следующий вдох Кинсли был окрашен новым ароматом, тонким, многослойным и манящим. Он был землистым и пряным, мужественным, но теплым. Дубовый мох и амбра.
Дрожь пробежала по ней, возобновляя боль и усиливая озноб.
— Все, что угодно.
— Как тебя зовут?
— Кинсли.
— Твое истинное имя, — потребовал он.
Ей становилось все труднее и труднее сосредотачиваться, думать, дышать, держать глаза открытыми. Все как будто онемело, и она устала. Так, так устала. То, как он говорил, то, как он это сформулировал, было неправильно, но она не могла понять, почему.
И прямо сейчас ей было все равно.
— Кинсли… Уинтер… Делани, — прошептала она, когда ее веки закрылись.
— В обмен на твою жизнь, Кинсли Уинтер Делани, ты будешь связана со мной. Ты станешь моей парой, и ты примешь мое семя в свое тело, пока оно не принесет плод. Ты клянешься в этом?
Она кивнула, хотя не была уверена, что ее голова вообще двигалась.
Мужчина схватил ее за запястье и приподнял, крепко удерживая. Он зарычал.
— Ты клянешься в этом своим истинным именем, смертная?
— Да, — выдохнула она, когда бесконечная, ненасытная пустота разверзлась вокруг нее.
Тепло его хватки усилилось, превратившись в обжигающий жар вокруг ее запястья, который по контрасту с этим сделал холод во всем теле еще более ужасным.
Как раз перед тем, как она отключилась, его голос проник в нее, резонируя прямо в сердце, где и поселился.
— Ты моя.
ГЛАВА 3
Глаза Кинсли резко открылись, и она, задыхаясь, выпрямилась. Склонившись над поднятыми коленями, с волосами, упавшими на лицо, она делала один глубокий, прерывистый вдох за другим, но не могла набрать в легкие достаточно воздуха. Ее грудь сдавило, а сердце бешено заколотилось.
Она прижала руку к животу. Никакой ветки, пронзающей ее, ни крови, ни боли. Только мягкая, неповрежденная кожа, твердая выпуклость пирсинга в пупке и навязчивое воспоминание.
Это был сон. Просто сон.
Кинсли зажмурила глаза, замедлила дыхание и заставила себя успокоиться.
Больше похоже на кошмар, но все равно не настоящий. Ты в порядке, Кинсли.
То, что она пережила, ничем не отличалось от сна о падении с высоты и резком пробуждении непосредственно перед ударом о землю. За исключением того, что все казалось таким реальным.
Наконец успокоившись, Кинсли открыла глаза и подняла голову. Брови ее сдвинулись, пока она оглядывала незнакомую комнату.
— Я… не у тети Сиси…
Она была не в своей машине и уж точно не в том месте, которое видела на фото арендованного дома.
Не то чтобы она помнила, как добралась до дома.
Это место… Оно было словно из сказки.
Кинсли сидела посреди огромной кровати с четырьмя столбами. По резным деревянным опорам и балдахину вились пышные плющевые лозы. Еще больше плюща цеплялось за каменные стены, свисало с потолка и взбиралось по мебели. Среди зелени мелькали яркие пятна — светящиеся грибы, нежные цветы и кристаллы кварца, растущие прямо из стен. Эти кристаллы излучали свой собственный слабый свет.
Прямо перед ней располагался широкий камин из грубого камня, сужающийся к дымоходу. Толстая деревянная доска, служившая каминной полкой, была уставлена безделушками, бутылочками, кувшинами и старинными на вид книгами в кожаных переплетах, как и полки, вырезанные в стенах вокруг. Перед камином стоял одинокий стул, дерево которого было украшено замысловатой резьбой.