–Солнце обжигает слабость и наивность.
–Твой сын не слаб. У него нет брони, но нет по твоей вине. Ты даже не дал ему набить детских шишек!
Так и не договорились. Царь же, понимая, что Герард может его убедить, и найти такие слова, которым он не посмеет противиться, отдалился от своего советника, позволяя подготовке к выезду армии идти своим чередом.
Но Герард не отступал.
***
–Я говорил с царевичем, – буднично промолвил советник, чем вызвал у Царя приступ гнева:
–Как смел ты говорить с ним без моего дозволения?
–Ему уже семнадцать. И я его учитель по твоему приказу.
–Ты задурил ему голову! – Царь легко находил виновного. Народ называл его мудрым и справедливым, народ познал дни мира и покоя в годы его правления, почти не знал бед и даже процветал. Но Герард, знавший своего царя, видел, что до мудрости ему далеко – в нём слишком много от простого человека.
–Ты знаешь, что это не так, – мягко сказал Герард.
Царь знал. Знал он и то, что должен был после смерти своей любимой жены ещё раз жениться ради укрепления рода, что должен был быть циничным и завести наследников на замену, если что-то, не приведи свет, случится с сыном.
Но он не смог. Он был человеком и царём. И в тот раз человек победил. Не сумев же сделать то, что должно, Царь укрепился в страхе за свои земли и будущее. Он и представить теперь не мог, что будет, если с его сыном что-то случится.
А как человек не мог даже допустить мысли о том, что что-то может произойти с Филиппом. Он оберегал его, но понимал, что не сможет защитить от всего. Каждый день рождения своего наследника Царь принимал как чёрный день.
Сын взрослел. В крови его была кровь его отца, который был известным воителем, дипломатом и реформатором. Слава следовала за ним, и не надо было быть мудрецом, чтобы понять: Филипп захочет также. Имея пример перед глазами, помня о своём происхождении и лелея будущее, Филипп невольно будет мечтать о собственных свершениях.
Царь был этим доволен, а отец в Царе дрожал от страха и всячески препятствовал. Эти двое боролись друг с другом день и ночь.
–Твоему сыну пора становиться мужчиной, – продолжал Герард, глядя на своего Царя с сочувствием и пониманием. Он его действительно понимал, и в отличие от других советников, пытался помочь победить именно Царю, а не смириться с отцом.
–Он молод…он ещё так молод!
–Когда тебя отправили в первый поход, тебе было пятнадцать, мой Царь. В его годы ты уже был женат и входил в Малый Совет. Ты спорил со своим отцом.
–Он был глупец и растерял часть земель!
–Неважно. Он был твоим отцом. И твоим царём. Но ты с ним спорил…
–Я просто хочу, чтобы Филипп рос и креп в мире. Пусть когда я умру, будут дни золотого царства! – Царь смотрел с мольбой на своего советника и учителя.
Герард беспощадно возразил:
–Ты сильный человек. Ты явил нашему царству дни покоя. Но если ты не позволишь своему сыну окрепнуть, дни покоя падут. Как же ему подхватить твоё дело? Как же ему быть достойным тебя, если ты не позволяешь ему ни вздохнуть, ни ошибиться?
Слова были верными и Царь понимал их силу. Отец в нём сдался, Царь отступил. Герард победил, и уже уходил, довольный такой масштабной победой, когда Царь тихо сказал ему вслед:
–Если хотя бы волос с его головы упадёт, я тебе первому оторву голову и вывешу её у городских ворот на потеху толпе.
Герард кивнул, принимая слова Царя, и вышел, слегка всё же дрогнув. Но он быстро утешил себя, решив, что поход будет недолгим и почти безопасным, а угрозы – что ж, это ничего!
***
А Царь был безутешен. Когда наследник узнал о том, что ему предложено отправиться в путь с армией, то радость озарил его молодое лицо, и Царь омрачился ещё сильнее.
До этого момента существовала ещё слабая надежда, что это всё козни Герарда, что Филипп не хочет никуда уезжать, но теперь этой жалкой надежде не было места.
–У меня будет белая лошадь, отец! И доспехи с настоящим мечом! Я сегодня говорил с Роджером, и тот обещал показать мне пару ударов! А ещё…
Филипп ликовал. В молодой радости он не замечал как хмур отец. Он вообще ничего не замечал – ему открывался новый мир, мир доспехов, мечей, щитов, гордых знамён. Царевич, которому прежде всё было запрещено, дорвался до глотка свободы и вместе с простыми солдатами принимал деятельное участие в подготовке похода: таскал мешки с провизией, сам начищал мечи, готовил корзины с песком…
Он был так поглощён этой жизнью, что совсем забросил книги свои, и прогулки, и ни о чём другом, кроме грядущего похода думать не мог.