— Я думаю.
На этот раз глаза ее расширились от изумления.
— О чем вы думаете? — с тем же изумление спросила она, а потом… так очаровательно нахмурилась, что перехватило дыхание. — О чем вы думаете? — уже с подозрением осведомилась она, сверкнув на него своими прелестными глазами. Как будто догадалась о его намерениях.
Господи, она была действительно восхитительной и непростительно проницательной!
Уильям едва мог дышать, чувствуя, как тонет в глубинах ее глаз.
— Тебе не понравится мой ответ, — хрипло промолвил он, придвинувшись к ней еще ближе.
Она застыла под его взглядом, и это ужасно ему понравилось. Нравилось думать, что он может так действовать на нее. Как действовала она.
— О чем вы думаете! — требовательно спросила она, выпрямив спину.
Как же он хотел, чтобы она назвала его по имени! Она ведь называла его имя в ту ночь и не раз.
Уильям думал о том, целовать ее медленно и не спеша, или просто прижать к себе, накрыть ее губы и пить ее до тех пор, пока не утолит эту сводящую с ума жажду?
Боже правый, он действительно собирался поцеловать ее!
Скорее, пока их не прервали.
Они стояли у камина, боковая панель которого прижималась к ее спине. Уильям нахмурился, не желая делить ее даже с камином. Яркие лучи падали на ее лицо, заставляя кожу мерцать, а темно-золотистые волосы сверкать. Глаза ее изумленно смотрели на него. Он вдруг вспомнил, как десять дней назад, сидя на том диване, он обнял ее и притянул к себе. Она не стала сопротивляться и доверчиво прижалась к его груди. Он помнил, как она коснулась пальцами его лица, как погладила щеку, провела этим дивными пальцами по его волосам, будоража сознание.
Такое невозможно было выдумать. Уильям помнил, как склонил голову и коснулся ее губ своими, как он целовал ее, целовал и никак не мог напиться ею.
У него снова закружилась голова. Дыхание оборвалось, а тело напряглось от совершенно очевидной потребности. Она стояла к нему так невыносимо близко, что он чувствовал даже тепло ее тела. И не мог оторвать взгляд от ее губ. Господи, ее губы! Почему он раньше не видел эти губы? Розовые, манящие, потрясающие… Он перецеловал столько губ, но ни одни не могли сравниться сладостью с ней. Самые идеальные, самые притягательные губы, какие он мог только вообразить себе. Губы, которые столько раз видел во сне, что уже счет им потерял.
Господи, ее губы!
Он должен был поцеловать ее губ, иначе просто сойдет с ума. Иначе решит, что всё, что было той ночью, оказалось просто сном. Не мог один простой поцелуй так сильно сокрушить его, так подействовать на него. Он ошибался, несомненно ошибался. У нее такие же обычные губы, как у других. Просто в тот момент, охваченный болью, он слабо соображал, и придал произошедшему непомерно большое значение.
Уильям покачнулся и… придвинулся к ней еще ближе, касаясь сапогом ее ноги.
— Милорд? — раздался ее сдавленный шепот.
В голове у него что-то щелкнуло. Уильям напрягся еще больше, теперь желая ее губы так, как ничего до нее. Он был обязан снова поцеловать ее, снова ощутить вкус этих губ и убедиться, что не выдумал их. Иначе просто не сможет уйти отсюда, не сможет отпустить ее.
— Уильям, что с вами?
Странная дрожь прокатилась по всему телу, зажав в болезненных тисках его сердце. Его имя, произнесенное этими губами, показалось верхом совершенства. О да, Господи, да, он хотел, чтобы она снова назвала его по имени, чтобы простонала его имя, чтобы забилась в агонии желания и шептала его имя до тех пор, пока он…
Уильям обнял ее и притянул к себе. Его рука наконец сомкнулась на тоненькой, девичей талии, и он мгновенно почувствовал, как она дрожит.
Она ошеломленно застыла и уперла руки ему в грудь. Ее потрясенные, округлившиеся темно-серые глаза уставились на нее.
— Что вы делаете?
Он задыхался от потребности коснуться ее. Уильям склонил голову, как в тумане потянувшись к ней, и совершенно отчетливо понимал, что ни ода женщина до нее не вызывала в нем таких неконтролируемых, сокрушительных чувств.
— Вот это, — ответил он и накрыл ее губы своими.
Господи, да! Какое блаженство.
Она застыла, застонала и… и просто стояла, позволяя ему касаться себя. Его на миг парализовало, всё внутри него застыло, затем напряглось, а потом он накрыл ее губы жадно, жарко. С такой потребностью, какую никогда в жизни не испытывал. Будто, если бы не коснулся ее, мог просто погибнуть. Она встрепенулась. Руки ее зашевелились у него на груди. Невольные поглаживания этих тонких пальцев вызвали в нем такую острую судорогу, что у него волосы на затылке встали дыбом. Боже, оказывается, он не выдумал всё это! Он не только целовал ее. У нее были самые сладкие, самые желанные губы, которые он когда-либо целовал. И собирался поцеловать еще раз…