Это так сильно напугало Шарлотту, что она невольно коснулась дрожащими пальцами его колена, ощутив напряженные, каменные мышцы под тканью запачканных белоснежных панталон, заправленных в высокие черные сапоги.
— Уильям… ты… Вы меня слышите? — спросила она, вглядываясь в сумраке и едва различимом исходящим от каретных фонарей свете в его застывшее, бледное лицо.
Уильям сидел на сиденье, скорчившись и продолжая держаться за раненое плечо.
На улице раздался лай собаки, кто-то громко вскрикнул, а затем снова наступила тишина.
— Лорд Холбрук… — Шарлотта прикусила губу и снова позвала его. — Уильям!
Он вздрогнул, когда колесо попало в особо глубокую рытвину, из горла его сорвался протяжный стон боли.
— Боже, где я? — прошептал он, не открывая глаз.
Ему действительно было плохо, так плохо, что он терял ориентацию в пространстве.
Недолго думая, Шарлотта пересела к нему как раз с той стороны, где находилось его раненое плечи.
— Позвольте мне взглянуть, — попросила она, не вполне представляя, что ожидала увидеть.
Но рука Уильяма была крепко прижата к ране.
— Кто здесь? — хриплым голосом спросил он, повернув к ней голову.
И снова был так близко к ней, что у нее замерло сердце.
Подняв руку, Шарлотта осторожно коснулась его лица, пораженная тому, что за один вечер так много раз касалась его. Так часто, что нельзя было сосчитать это. Боже правый, Уильям! Это действительно было он.
— Это я, — прошептала она так, будто он должен был узнать ее.
Веки его дрогнули и распахнулись. Затуманенными от боли глазами он посмотрел на нее и снова пробормотал:
— Шарлотта.
У нее что-то больно сжалось в груди. Так больно, что на глаза навернулись слезы. Вот как он это делал? Целых семь лет он едва ли замечал ее, едва знал о ее существовании, а сейчас смотрел на нее так, будто знал ее всю жизнь.
Глупенькая, он ведь просто был во власти агонии и боли из-за раны! Она не должна была думать ни о чем другом, иначе просто пропадёт. На этот раз окончательно и навсегда.
Сглотнув, Шарлотта осторожно коснулась его плеча.
— Позволь взглянуть на рану.
Он застонал, но не закрыл глаза. И медленно убрал руку.
В такой темноте и тем более через толстую материю бархатного сюртука она едва ли что-то могла разглядеть, но когда коснулась его плеча, на ее пальцах, затянутых в белые атласные перчатки, остались кроваво-красные следы.
Шарлотта вздрогнула и даже побледнела.
— Нужно остановить кровь.
У нее не было ничего под рукой, чем она могла воспользоваться. Шарлотта взглянула на свою уже испорченную перчатку.
— Нет, — прошептал Уильям, покачав головой. Затем потянулся к шее здоровой рукой и одним быстрым движением стащил шейный платок, обнажив горло. Твердое, напряженное горло с острым кадыком, которого Шарлотта никогда прежде не видела. — Вот, это сойдет.
Как ловко он прочитал ее мысли. Это тревожило Шарлотту, потому что она не думала, что он… был способен читать ее мысли. Ему нельзя было этого делать, а ей — позволять это.
Она взяла платок, который сохранил тепло его кожи, свернула жгутом и прижала к его ране.
Уильям поморщился и закрыл глаза.
— Очень больно? — спросила она, стараясь не причинить ему больших неудобств.
Он сглотнул, и кадык резко подпрыгнул, дойдя до подбородка, затем опустился на прежнее место. Удивительное зрелище, которое едва не сбило ее с мыслей.
— Такое ощущение, будто меня заживо жарят на медленном огне.
Шарлотта прикусила губу и только тогда заметила, как испарина выступила у него на лбу. Свободной рукой она снова коснулась его лица и стала вытирать не только влажные капельки, но и ненавистные красные следы крови, поражаясь тем, что даже через ткань может ощутить не только тепло, но и мягкость и гладкость его кожи.
Боже правый, она действительно касалась Уильяма, и это не было сном!
— Всё будет хорошо, — заверила она, не представляя, что с ней будет, если с ним что-то случится.
Уильям хотел ответить, но карета резко остановилась. Он застонал и задрожал.
Когда кучер открыл дверь, Шарлотта спешно вышла, торопя слугу, чтобы тот быстрее доставил Уильяма в дом. Пока же побежала к двери и стала стучать, чтобы им поскорее открыли. Дворецкий, невысокий, но строгой наружности, с редкими темными волосами и проницательными черными глазами мужчина в темно-зеленой с золотым ливрее, удивленно уставился на нее, затем перевел еще более удивленный взгляд на кучера, который тащил на своем плече джентльмена, едва пребывающего в сознании.