Откуда возьмется зерно в городах, если рубль вновь перестанет работать? Как тогда взять его у фермеров и сельскохозяйственных предприятий? Посылать на село продотряды?
Короче говоря, экономический анализ показывает: победа коммунистов автоматически разрушит рыночные регуляторы, страна окажется в обстановке экономического хаоса 1991 года, когда не работают ни деньги, ни приказы. Нетрудно представить себе реакцию населения – рост недовольства, непопулярность режима, лихорадочный поиск врагов народа. Все это вряд ли надолго. Никакого стабильного тоталитаризма уже не получится, нет для него ни социальной, ни идеологической, ни финансовой базы. Но удар по перспективам развития России в XXI веке будет нанесен мощнейший.
Между тем, возможность победы коммунистов не какая-то аномалия, не историческая случайность. Они просто оседлали ту волну, которая уже привела к власти множество посткоммунистических партий Восточной Европы. Вопрос в том, можно ли в России остановить их и если можно, то как.
Главная надежда на то, что общество все-таки осознает риск, связанный с победой коммунистов именно в России, сработает инстинкт самосохранения».
И он сработал.
Именно это и было той «объединяющей идеей», о которой говорил президент Ельцин в мемуарах, написанных сразу после отставки, – инстинкт самосохранения.
«Ельцин победил по той причине, – вспоминал Владимир Рыжков, – что ему и его команде удалось представить выбор между ним и Зюгановым как выбор судьбы. То есть перед каждым российским избирателем был поставлен вопрос: “Выбирайте: либо вы поддерживаете продолжение реформ: рынок, частная собственность, Европа, цивилизация, демократия, либо back to the USSR, и вы будете голосовать за талоны, распределиловку, колхозы, ГУЛАГ и так далее”.
То есть гениальность этой кампании Ельцина была в том, что выбор был поставлен не между двумя вариантами реформ: “А вот мы сделаем лучше” – “А вот нет, мы сделаем лучше”. Нет, выбор стоял не так. Выбор стоял “Или реформы, или Советский Союз, или коммунизм”.
И Чубайс – тогда он был фактически руководителем штаба – напечатал гигантским тиражом газету, где был такой заголовок: “Купи еды в последний раз”.
Месседж понятен.
И неужели можно всерьез полагать, что победа Ельцина в этой кампании и то, что Ельцин выиграл все крупные города-миллионники, что Ельцин выиграл Урал, Сибирь, Север России, это заслуга олигархов?
Возможно, олигархи потом представили дело именно таким образом, что да, это мы сделали. Но на самом деле, это была очень грамотная избирательная кампания, очень правильное ее позиционирование».
То, что Гайдар вполне серьезно относился к угрозе катастрофы, мы увидели – в ином случае он бы не отправил родителей и младшего сына в Прагу на полгода. Да, бывало, конечно, что и он ошибался в прогнозах. Но чаще всего – нет.
Интересно, что абсолютно всерьез к этой угрозе отнеслись и избиратели.
«Администрация Ельцина – это не наша администрация. Правительство Черномырдина – это не наше правительство. А победа – наша!» Так Егор Гайдар сразу после выборов 1996 года в интервью Илье Мильштейну из «Нового времени» охарактеризовал политическую ситуацию. О том, что Гайдар и его партия в результате поддержали Бориса Николаевича, он рассуждал с привычной рациональностью: да, Ельцин знал, что для Егора победа Зюганова означала бы моральную катастрофу (а может быть, и физическую), знал – и использовал его. «Ну, и слава богу!.. Ельцин для меня – орудие истории… Не стану утверждать, что без меня он бы проиграл. И все же во втором туре моя поддержка была ему потенциально полезна. От позиции нашей партии в какой-то мере зависели голоса интеллектуальной элиты». Что чистая правда: многие представители интеллигенции голосовали не столько за Ельцина, сколько против Зюганова. Гайдар в этом интервью и сам не преминул назвать Бориса Николаевича «наименьшим злом».