В апреле 2003 года американцы вместе с союзными войсками свергли в Ираке режим Саддама Хусейна. Спустя несколько месяцев они задумались о послевоенном восстановлении страны. В сентябре Гайдар получил письмо от главы временной администрации Пола Бремена с предложением поучаствовать в Багдаде в консультациях по поводу состояния экономики страны и возможных шагах по ее реанимации.
Гайдар согласился. Во-первых, с точки зрения проведения реформ в России наступил ожидавшийся им застой. Во-вторых, хотя он и надеялся на то, что либеральная партия СПС попадет в следующий созыв Думы и, возможно, откроется еще одно короткое окно для реформ, задумывался и над новой для себя ролью – международного консультанта, челночного дипломата.
В Багдаде собиралась очень серьезная команда бывших и действовавших тогда реформаторов-практиков – от экс-президента Болгарии Петра Стоянова и экс-премьера Эстонии Марта Лаара до министра финансов тогдашней Сербии и Черногории Божидара Джелича.
«Он отчетливо понимал свою роль как независимого эксперта и делал то, что считал нужным, – вспоминал Леонид Тодоров. – Единственный случай, когда я действительно видел, что он хотел получить от российских властей какие-то “вводные”, была поездка в Ирак». Гайдар написал письмо министру иностранных дел Игорю Иванову, предложил свои услуги в решении вопросов, которые, возможно, были бы интересны МИДу.
Была назначена аудиенция у замминистра иностранных дел Александра Салтанова, курировавшего вопросы ближневосточного и иракского урегулирования. Леонид Тодоров так описывал этот специфический эпизод: «Не думаю, что МИД был особенно дружелюбен по отношению к Гайдару. Нас посадили в приемную Салтанова и попросили подождать. Прошли те самые протокольные пять минут, после которых становится все понятно. Гайдар вздохнул и сказал: “Ну что же, пошли”. И мы отправились к выходу. Нас уже у лифта догнал абсолютно белый референт, бросился извиняться, мы вернулись».
У МИДа не было никаких предпочтений и задач: российские дипломаты не понимали, что им нужно делать в Ираке. И, судя по всему, не очень хотели понимать: связи с посольством России в Багдаде не было – телефонные сети оборваны в результате боевых действий, от предложенной связи через Вашингтон российская сторона отказалась, посольство превратилось в бункер. Как сказал потом Тодорову посол Чехии в Ираке, российское посольство было единственным, которое ото всего дистанцировалось. Словом, для государства эта поездка Гайдара была, скорее, обременением.
А для Егора иракский кейс, при всех различиях с крахом СССР, был еще одной историей полного краха политических институтов тоталитарного государства. Он считал, что «если мы чем-то можем помочь стабилизации положения в Ираке, а там живут больше 20 миллионов человек, нужно сделать это».
Гайдар летел через Кувейт. В Эль-Кувейте его встретил Леонид Тодоров. На следующее утро делегация, состоявшая в основном из восточноевропейской профессуры, вылетела совместно с двумя взводами рядовых, GI, военно-транспортным самолетом США в Багдад. Самолет был стар, из времен вьетнамской войны, вызванный из резерва. Таким же был и летчик, у которого ремень не сходился на животе.
Самый опасный участок пути – из аэропорта в центр города. Гайдар пояснял: «Американская безопасность построена на системе фортов: безопасна зона аэропорта, безопасна зеленая зона в центре Багдада. Между ними опасно». Свой подход был у ООН: например, друга Гайдара, польского экономиста Марека Домбровского, который побывал в Ираке еще раньше, в августе, инструктировали перед отъездом и рекомендовали избегать американских конвоев, патрулей, объектов. Они – мишени. «Эта концепция не подтвердилась, – рассказывал Гайдар, – потому что через три дня, как он оттуда уехал, была взорвана миссия ООН, где погибло около ста человек».
Делегацию облачили в тяжеленные бронежилеты и каски инженерных войск. В автобусах с занавесочками в сопровождении бронетранспортера делегацию повезли в центр столицы. Это была едва ли не самая опасная часть пути.
«Я отчетливо понимал, что наличие бронетранспортера впереди колонны из двух автобусов – это замечательный повод просто шмальнуть по этим автобусам, – рассказывал Леонид Тодоров. – Я попытался сесть у окошечка. (Как Леонид Гозман в Сербии. – А. К., Б. М.) Не из героизма, а просто подумал, что лучше сумею среагировать на опасность. Этого сделать мне не удалось: автобусик был маленький, с сиденьями на двоих, и Гайдара немедленно притиснул к окну Марек Домбровский и завел с ним какие-то разговоры. Я посмотрел на Гайдара, но он развел руками и продолжал разговаривать. Так мы и ехали легкой мишенью в течение где-то 40 минут, которые заняла дорога. Вокруг нас обтекали весьма подозрительного вида машины. Это же надо было еще переехать Евфрат по мосту, а дувалы вдоль дороги тоже никто не отменял. По счастью, на тот момент еще не было такой ситуации с терроризмом, которая потом уже проявилась в полной красе».