Да, он был раздражен. Но…
Конечно же, политически отставка правительства на фоне финансового обвала была предопределена. Здесь у Ельцина не было никаких вариантов.
Еще одна миссия Гайдара оказалась невыполнима. Но он не хотел в это верить. Отказывался понимать.
У него были самые тяжелые предчувствия. Гайдар называл возникшее на волне дефолта правительство Примакова «коммунистическим».
Впрочем, оно было, скорее, дирижистским, то есть верившим в волшебную силу государственного управления и расточительной траты денег. Пока они строили амбициозные планы по возврату государства в экономику, задумывались о запрете хождения доллара, экономическая система и бизнес оказались предоставленными самим себе. И в этих странных условиях вакуума хозяйственной власти рыночные секторы экономики начали восстанавливаться сами. Рынок, а не растерявшееся правительство, поднимал из руин экономику.
Самые мрачные прогнозы Гайдара, основанные на том, что правительство будет реально действовать в «социалистическом», популистском духе, к счастью, не оправдались. Новое правительство не действовало в этом духе.
Мартин Гилман так описывал ситуацию со своей колокольни: «Бездействие правительства (Примакова. – А. К., Б. М.), – хотело оно того или нет, вылилось на практике в жесткую макроэкономическую политику. Не имея в своем распоряжении источников финансирования, правительство могло тратить только то, что собирало в виде доходов в бюджет. Минфин (под руководством «яблочника» Михаила Задорнова. – А. К., Б. М.) твердо отклонял все предложения, предполагавшие эмиссию, и таким образом сыграл ведущую роль в стабилизации положения… То, что случилось следом, с трудом поддается объяснению. Предсказания всех ясновидцев (МВФ в том числе) относительно будущего российской экономики оказались не просто неверными, а совсем неверными: экономика резко пошла в рост, причем еще до прихода Путина к власти. Способствовало этому сочетание нескольких факторов. Изменились приоритеты российского бизнеса: поскольку спекуляции на валютном и фондовом рынках прекратились, пришлось наконец использовать капиталы в реальном секторе. Удешевление рубля предоставило российским производителям защиту от иностранных конкурентов и их товаров. Значительно выросли цены на нефть (чего МВФ в своих прогнозах не предполагал). Наконец, начали сказываться в повседневной практике первые долгосрочные результаты предпринятых ранее мер по улучшению управления в экономической, монетарной и бюджетной областях».
Из периода работы кабинета Примакова Гайдар извлек урок. И для себя, и для других: «У нас было “левокоммунистическое” правительство, неспособное проводить либеральные реформы. Мы выяснили, что оно не хочет возвращаться в социализм, боится. Оно боится печатать деньги. Именно оно и показало, что нельзя проводить в России какую-нибудь осмысленную экономическую политику, кроме либеральной».
…Естественно, нашлись люди, которые стали обвинять Гайдара в том, что он нажился на кризисе ГКО (как было сказано в классическом советском фильме, «и часовню тоже он развалил»). Сложнее было понять тогдашние и последующие атаки на Егора по этому поводу со стороны тех людей, которые прекрасно знали, что Гайдар не ворует и не наживается на инсайдерской информации, в частности, со стороны Андрея Илларионова.
О том, что произошло с личными сбережениями Гайдара в период кризиса, разные люди рассказывают по-разному. Правда состоит в том, что пропали все ГКО, в которые вложился его институт, – и запрет на их продажу диктовался именно железными этическими принципами его директора (вспомним призыв к членам правительства реформ ничего не получать от государства и к депутатам Думы в 1994-м не приравнивать свои зарплаты к министерским).
У самого же Егора Тимуровича государственных краткосрочных облигаций просто не было: в 1996 году, когда возросли риски для семьи, он застраховал свою жизнь в пользу младшего сына, а после победы Ельцина продал свои ГКО, за два года до 1998-го. Доходность их была совсем другой, чем летом 1998-го. Полученные от продажи деньги он тогда вложил в акции нескольких предприятий и в строительство дачи. Нет, он не был игроком. Семья на этом явно не разбогатела. Все ухнуло «в котлован», как мы помним из рассказа Марии Аркадьевны.