Но они так не умели. Помните, из воспоминаний Тимура об Аркадии Гайдаре: «Однако неправду нельзя. Тоже конец дружбе».
Была ли, кстати, между ними эта дружба?
Конечно, была. Хотя характеры были совсем разные. Легкий, вспыльчивый, склонный к бесконечной шутке и импровизации, как будто летящий человек, Тимур Гайдар. И замкнутый, книжный, застенчивый интроверт Егор.
Их связывало, безусловно, искреннее восхищение отца сыном – и сына отцом. Тимур видел, какой же это удивительный, ни на кого не похожий, уникально одаренный ребенок.
Видел – хотя и старался быть сдержанным. Егор понимал – такой отец есть не у каждого его ровесника. Такой большой, яркий, такой талантливый.
Так вот, читать запрещенные книги Егору разрешили очень рано. Впрочем, чтение запрещенного самиздата в интеллигентных московских семьях не было чем-то из ряда вон выходящим.
Детей даже не выгоняли из комнаты, когда взрослые вели между собой вольные, вполне антисоветские разговоры, обсуждали политику, порой с издевкой обсуждали очередные «решения партии и правительства», с ужасом – очередные посадки и процессы, с тревогой – очередные международные авантюры. Обсуждали они без всяких обиняков и сами личности «вождей СССР», портреты которых висели в каждой школе.
Детей просто предупреждали: в школе об этом не говори. Но прежнего (сталинского) страха у родителей уже не было.
Детям не возбранялось и читать самиздат, который находился в домашней библиотеке. Главное правило – не выносить из дома. Вот это было строго запрещено.
«Запрещенная» библиотека в доме Гайдаров была довольно большой по объему.
Егор читал системно. И наткнувшись в книгах на критику сталинизма, то есть Сталина, как человека, который «извратил» ленинские принципы, «извратил» социализм, он полез в первоисточник. За первозданным социализмом. Так он нашел в отцовской библиотеке «Капитал» Маркса.
…Не хотим, чтобы у читателя сложилось превратное впечатление: что та часть библиотеки, которая находилась у Гайдаров «во втором ряду» – то есть запрещенная, теневая часть книжной культуры, была лишь данью моде. Нет, поиски ответов на вопросы современности, и даже самые рискованные поиски – с какого-то момента стали насущно необходимы для советской интеллигенции.
Особенно после событий 1968 года.
В списках передавалось знаменитое стихотворение Евтушенко (вполне официального, заметим, поэта): «Танки идут по Праге, танки идут по правде»; некоторые члены партии, о ужас, отказывались голосовать на открытых партсобраниях за одобрение советской агрессии или старались в них не участвовать, ну и так далее, и так далее.
Реакция общества была большой, сложной, многоступенчатой, и она вовсе не сводилась к известному поступку диссидентов с демонстрацией на Красной площади в августе 1968-го. Нет, эти диссиденты не были столь уж одиноки в своем протесте, хотя и не все смогли выразить его так же бескомпромиссно.
Был и такой тип реакции на события 1968 года, который имел для участников отложенные последствия.
Попал в одну из таких историй и Тимур Гайдар.
Отто Лацис, известный экономический журналист 1960—1990-х годов, автор нашумевшей книги «Перелом» (тоже запрещенной, а потом и просто изъятой у автора КГБ), в 2003 году выпустил автобиографическую книгу «Тщательно спланированное самоубийство». В ней о событиях 1968 года он пишет следующее:
«Лен (Карпинский – в дальнейшем первый заместитель Егора Яковлева в перестроечных «Московских новостях». – А. К., Б. М.) предложил выйти погулять по Страстному бульвару. Заговорил сразу как с давним близким другом:
– Тимурка приходил. Он хочет шлепнуться в знак протеста.
С трудом я понял: Тимур Гайдар, знакомый Лену по работе в “Правде”, где Гайдар служил тогда собкором по Югославии, решил застрелиться, чтобы таким образом громко заявить о своем протесте против вторжения в Чехословакию.
С Тимуром я не был до того знаком, но к имени его не мог быть равнодушен. Писателя Аркадия Гайдара я любил не только в детские годы. Сообщение Лена о намерениях Тимура меня перепугало, и я сразу сказал:
– Вот уж этого не надо. Власти только рады будут, а шума поднять не дадут – никто и не узнает.
– И я ему то же самое сказал, – ответил Лен. – Но что-то же делать надо».
Этот эпизод – несмотря на какую-то излишнюю литературность всей ситуации – ключевой для понимания и общей картины событий, и того, какую роль в них играл Тимур, и собственно, для всех дальнейших линий судьбы обоих Гайдаров.