Был, например, такой Юрий Воронов, советский поэт, журналист, работавший в середине 1960-х главным редактором «Комсомольской правды». После пражских событий его карьера как руководителя советской печати закончилась, он стал собкором в ГДР, где и прослужил вплоть до самой перестройки.
Лацис в своей книге упоминает собкора «Известий» Владлена Кривошеева, который также отказался писать столь «нужные» редакции репортажи, был отозван и понижен в должности. Таких, конечно, были единицы. Но единицы эти были очень ощутимы на общем фоне. Они очень портили общую картину «единодушного одобрения».
Другие что-то написали, как Евгений Евтушенко: стихи, статьи, открытые письма.
Неважно, дошли они до самиздата или были перехвачены, как говорится, на старте – их авторов постигла та же участь.
Третьи выразили свое неодобрение устно и прилюдно – и об этом стало известно властям.
Но вот что любопытно – последствия этой Пражской весны в СССР, в основном, не имели репрессивных – в прямом смысле – последствий. Посадили участников демонстрации 25 августа 1968 года, вышедших с плакатами на Пушкинскую площадь (Наталья Горбаневская поначалу не была осуждена, но ее арестовали в 1969-м, а затем направили на принудительное психиатрическое лечение). Затем участились диссидентские процессы.
Но многих отправляли в «академическую ссылку».
Художник Владимир Овчинников («русский Бэнкси», как его сегодня величают в газетах) – инженер-строитель, тогда, в момент советской агрессии, работал в Монголии, находился в «длительной зарубежной командировке».
Так вот, услышав о вводе войск в Прагу, он быстро провел «социологический опрос» среди своих сослуживцев, как они относятся к вторжению. Проработал в Монголии он после этого недолго – его вызвали в посольство и сообщили о расторжении контракта.
Одних – как Воронова – высылали из Москвы за границу, снимая с должности, других высылали из зарубежной командировки обратно в Москву. Одних прятали в институте, младшим научным или аспирантом, других – из того же института увольняли.
Им не давали печататься в периодических изданиях, выпускать книги. Не давали работать в журналах и газетах. В издательствах вносили в «стоп-лист». Но просто жить – в общем-то не мешали.
Больше того, порой даже старались «усилить» ими потенциал этих научно-исследовательских институтов, которые занимались в СССР проблемами политического, социологического, экономического анализа. Большинство из них в эти годы написали диссертации, а то и по две, «начитали» и накопили громадный интеллектуальный багаж (благо «закрытые фонды» библиотек были для них доступны) и окончательно расстались с политическими иллюзиями 1960-х. А иной раз даже привлекались для написания докладов для высших сфер.
Это было непростое время для них – харизматичных, ярких людей. Бесконечное, застывшее, тяжелое время.
Но они, надо признать, потратили его не зря.
Когда в 1986 году главный редактор журнала «Коммунист» Иван Фролов, только что назначенный Горбачевым, призвал Отто Лациса к себе на работу первым замом (а все знали, что он за человек и какой шлейф за ним тянется) – возвращенному из опалы публицисту было что сказать в главном идеологическом органе партии; он уже точно знал, какие статьи будет заказывать и какую линию гнуть.
По сути дела, то, что они задумали тогда – в 1968-м – вместе с Тимуром, Егором Яковлевым, Лисичкиным и Куницыным, то есть проект независимого журнала «мыслящих интеллигентов-марксистов», им удалось реализовать через 20 лет в журнале «Коммунист». И в газете «Московские новости», где Лен стал заместителем Егора Яковлева.
Но в журнал Отто Лацис пригласил уже не Тимура, а младшего Гайдара – Егора.
Однако для того, чтобы понять происходившее тогда, в 1968 году, – нам, людям ХХI века, недостаточно лишь перечисления событий, то есть фактических последствий ввода войск в Прагу – последствия были, и немалые, но дело не только в них. Да, им давали жить – советским интеллигентам, не принявшим этот поворот, – их в большинстве случаев не арестовывали и, уж конечно, не расстреливали, но нужно почувствовать, в какой атмосфере они тогда оказались, каким воздухом дышали. Довольно ясное представление об этом дает дневник Н. Бельской-Сидур, жены знаменитого скульптора и художника-нонконформиста, Вадима Сидура.
«21 августа. Среда. Ужасно, что мы бессильны и беспомощны. Сегодня самый черный день этого года – Чехословакия оккупирована своими “братьями”, советские танки попирают ее землю. Члены правительства вместе с Дубчеком увезены на бронированных автомобилях, а может быть, их уже нет в живых… Всю ночь работало Пражское радио, оно сообщало населению об “интервенции пяти дружеских государств” во главе с войсками моей родины. Убито около 20 словацких студентов, есть раненые. Дубчек ночью выступил по радио и призвал народ вести себя достойно, сохранять спокойствие, не оказывать сопротивление продвигающимся войскам.