Даже Гдаль, который осуждает Даниэля и Синявского, сказал: “Да, человечество достойно атомной бомбы”. Сейчас с ним трудно не согласиться…
28 августа. Среда.
…Войска в Праге и везде в Чехословакии, будет введена цензура, возможно, запретят на время въезд иностранным туристам и корреспондентам. Зато очень многие наши кретины, наконец, прозрели. Очень уж всё неприкрыто, лживо и алогично. Чехи, словаки, это не мы послали к вам ни в чем не повинных солдат, ставших захватчиками и оккупантами. И все же, как сказал Юра: “Я готов встать перед вами на колени”. Мы с Димой сделали бы то же самое, и много, много других русских. О дальнейшей судьбе мира мы имеем самые грустные и мрачные представления. Третья мировая война возможна в самом ближайшем будущем, причем повинными в ней могут быть наши сорвавшиеся с цепи псы»…
Узкие кружки московской интеллигенции, откровенно обсуждавшие в «своем кругу» вторжение в Чехословакию, были далеко не единственными, кто реагировал на вторжение. «Хроника текущих событий» 1968 года отражает эту новую реальность в таких деталях:
«26 июля 1968 г. тридцатилетний грузчик Анатолий Марченко послал в редакцию газет “Руде право”, “Праце”, “Литерарни листы” открытое письмо, в котором выражался протест против кампании клеветы и инсинуаций вокруг Чехословакии и говорилось об угрозе интервенции в эту страну.
Через два дня, 29 июля 1968 г., Анатолий Марченко был арестован на улице и отправлен в Бутырскую тюрьму. Ему было предъявлено обвинение по ст. 198 – нарушение паспортного режима.
29 июля в посольство Чехословакии было передано письмо пяти советских коммунистов с одобрением нового курса КПЧ и осуждением советского давления на ЧССР.
30 июля умер Валерий Павлинчук, молодой физик из города Обнинска, один из активнейших общественников и коммунистов города, талантливый ученый и педагог, он был исключен из партии и уволен с работы за распространение “Самиздата”. Но это не сломило его духа. Незадолго до смерти он обратился с открытым письмом к А. Дубчеку, где прямо выразил солидарность с новым политическим курсом ЧССР, видя в нем пример настоящего социалистического строительства, свободного от догматизма и полицейщины.
В Москве на Октябрьской площади некий гражданин 24 августа выкрикнул лозунг против вторжения в Чехословакию и был жестоко избит неизвестными в штатском. Двое из них втолкнули его в машину и увезли.
В ночь с 21 на 22 августа 1968 года 20-летний ленинградец Богуславский написал на трех клодтовских конях “Вон Брежнева из Чехословакии!”.
Тут же, на Аничковом мосту, он был арестован и через две недели осужден по ст. 190 на пять лет строгого режима.
Были арестованы два студента механико-математического факультета МГУ, собиравшие подписи под петицией протеста. В настоящее время эти студенты находятся на свободе.
Довольно широкое распространение в Москве получили листовки, содержащие протест против оккупации Чехословакии.
“Известны многие случаи принципиальной неявки на собрания, цель которых была добиться единогласного одобрения ввода войск в ЧССР”». И вот важное:
«Известны и случаи, когда люди находили мужество или воздерживаться от голосования или голосовать против одобрения. Так было на собраниях в Институте международного рабочего движения, в Институте русского языка, на одной из кафедр МГУ, в Институте мировой экономики и международных отношений, в Институте философии, в Институте радиотехники и электроники».
Ну а что же все-таки Тимур Гайдар?
Какова была его роль в этой истории 1968 года, кроме «тщательно спланированного самоубийства»?
Сразу надо сказать – его не пригласили в Комитет партийного контроля, не таскали к «партийному следователю», не мотали душу на этих бесконечных «беседах».
Вернемся к исповеди Лациса. Итак, «группа» разоблачена.
«Лен, – пишет Лацис, – повел себя иначе. Он несколько часов беседовал с Бобковым (по-своему легендарный заместитель Андропова по 5-му управлению КГБ, «отвечавший» за всех инакомыслящих и диссидентов в СССР Филипп Бобков. – А. К., Б. М.)…
О судьбах социализма, марксизма, о положении в стране, о сталинизме, о своих идеях и намерениях. Это, конечно, больше было похоже на беседы Штирлица с Мюллером, чем на известную героическую картину “Допрос партизана”. Но важна не картина, важен результат. От Карпинского, который знал гораздо больше, чем Глотов и Клямкин, Бобков не узнал ничего нового – во всяком случае, если судить по последствиям для других людей. Главное – он не узнал о первом кружке, существовавшем до установления наблюдения: Лубянка не тронула ни Тимура Гайдара, ни Геннадия Лисичкина, ни Георгия Куницына, ни Егора Яковлева».