— Может, на самом деле, мы ничего не теряем? — тихо сказала она.
Рикард бросил на неё быстрый взгляд, но ничего не ответил.
Корабль дрогнул, коснувшись металлической платформы ангара. Лили убрала руки от панели, Рикард отступил от иллюминатора.
Они понимали, что осталось только сделать последний шаг.
Трава родилась в безмолвии.
Она пробивалась сквозь твёрдую почву, тонким ростком преодолевая тяжесть камней. Её молодые, едва ощутимые листья тянулись вверх, к свету, которого могло и не быть. Она росла среди других себе подобных, шелестя в такт ветру, но и в одиночестве она знала, что её предназначение — расти.
Трава знала солнце. Она чувствовала его тепло, ласковое, но временами безжалостное. Оно дарило жизнь и отбирало её, высушивая землю, оставляя лишь раскалённые песчинки. Трава жадно впитывала влагу, когда приходили дожди, трепетала под ударами капель, насыщаясь каждой каплей, которая давала ей новую силу.
Но она знала и пламя.
Она помнила, как огонь с треском пожирал её стебли, превращая в пепел всё, что она успела накопить. Трава умирала в агонии, и вместе с ней умирали её шёпоты, её предупреждения, её память.
Она не могла кричать. Только шелестеть.
А когда огонь уходил, она возвращалась.
Её вырывали с корнем, бросали в воду, топтали, разрывали. Но каждая частичка, спрятавшаяся глубже, продолжала жить, пуская тонкие корни, и через время, когда всё забывалось, Трава вновь поднималась к свету, вечная и несломленная.
Она знала обо всём.
Она видела, как строились города и как они рушились. Она помнила шаги тех, кто приходил с мечами, и тех, кто приходил с книгами. Она слышала, как произносились клятвы, и как потом эти клятвы забывались. Она знала, кто любил, кто ненавидел, кто страдал, кто искал истину.
Трава помнила тех, кого уже не было.
Она не могла вмешаться. Она могла только наблюдать, слушать и пытаться предупредить, но её голос был слишком слаб.
Её шелест, тихий и нежный, слышали лишь те, кто умел слушать.
Солнце родилось в безмолвии.
В глубинах древнего космоса, среди хаоса газа и пыли, вспыхнула крохотная искра. Её рождение никто не заметил — оно было таким же незначительным, как капля воды, упавшая в бескрайний океан. Но внутри неё уже бушевала великая сила.
Сначала оно было маленьким и хрупким, дрожащим в пустоте. Голодное, оно жадно поглощало всё, что окружало его: частицы, обломки, молекулы, неведомые нити материи, что кружились в первозданном хаосе. Оно росло, всё сильнее разгораясь изнутри. Никто не рос так, как оно.
Солнце становилось ярче, горячее, мощнее. Оно несло жизнь — своим светом согревало миры, позволяло зарождаться и расцветать чему-то новому. Оно давало надежду. Но Солнце не умело сдерживаться.
С каждым миллионом лет оно становилось всё больше, его свет — всё ярче, его объятия — всё жарче. Оно стремилось прогреть планеты, подарить им мягкое тепло, но, расширяясь, теряло контроль. Вместо того чтобы согревать, оно испепеляло. Вместо того чтобы дарить жизнь, оно её отнимало.
Оно не хотело этого. Оно было силой, что не знала жалости, не знала покоя. Оно было неумолимым течением времени, что двигалось только в одном направлении.
Оно предупреждало.
Что бы ни было — всё проходит. Всё, что живёт, сгорит в его огне. Всё, что строилось веками, рассыплется в пепел. Всё, что было любимо, исчезнет. В его пламени нет ни добра, ни зла. Есть только конец.
Но пока этот конец не настал, Солнце горело. Оно не могло остановиться. Оно не могло быть иным. Оно делало то, для чего было создано — сияло, зная, что когда-нибудь его свет погаснет навсегда.
Ночь родилась в безмолвии.
Вначале её не существовало. Был только свет, неумолимый и бесконечный. Но ничто не бывает вечным. Когда Солнце впервые опустилось за горизонт, когда его огонь на миг угас, Ночь раскрылась, словно огромное, бескрайнее полотно, натянутое над миром.
Она не требовала разрешения. Она не спрашивала, готов ли кто-то её принять. Она просто приходила.
Сначала люди боялись её. Они видели в ней конец, пустоту, небытие. Но со временем они поняли, что Ночь — не только тьма, но и отдых. Она приносила с собой тишину, давала передышку, укрывала тех, кто устал от беспощадного жара Солнца.
Но Ночь всегда зависела от света. Чем сильнее разгоралась звезда, чем ярче становился её огонь, тем меньше оставалось места для Ночи. Она отступала, сжималась в уголках мироздания, пряталась там, где не мог проникнуть свет.