Таким уважением Ловкач был польщен. Он попытался пригласить официанта и сделать заказ для Серого за свой счет. Тот пресек его попытку:
— Если ты будешь настаивать на своем, то я пересяду за другой стол.
— Не хочу, чтобы ты от меня уходил!
— Тогда побереги свое внимание ко мне до другого раза.
Ловкач смирился с его решением. Довольный компанией и желая произвести впечатление, Ловкач поделился с Серым такими новостями, от которых у того вылезли б глаза на лоб, если бы он не следил за собой и не старался под маской безразличия скрыть интерес.
— …Я знаю, что ты был другом Эльдара.
— Я твой друг, — заметил вкрадчиво Серый.
— Поэтому я только тебе открою свою тайну, — продолжал пьяный Ловкач.
— Все твои тайны — для этой шушеры, — Серый повел рукой в сторону зала. — А для меня они — прошедший день.
— Тогда скажи, кто отравил Эльдара?
— Точно сказать, кто это сделал, не могу. Но знаю, что его отравили по указанию Енота.
— Вот тут ты, милый, пролетел на вороны! Его отравили свои же парни, — гордясь своей осведомленностью, выпалил Ловкач.
— Кончай! Не думал, что ты такой фантазер. И даже трепло.
— Я трепло?! — обиделся Ловкач. Он попытался подняться от возмущения со стула, но под тяжестью собственного веса вынужден был вновь упасть на него. — Хоть ты теперь и авторитет, но ни хрена не знаешь о своем друге, — откинувшись на спинку стула, он ударил себя рукой в грудь. — Может быть, это я помог Эльдару помереть.
— Как ты мог сделать это, если он умер в Крыму?
— Я ездил туда вместе с Кротом и Шпаком. Мы следили за Кнехтом и женой Эльдара. Видели, как Кнехт привез потом Ольге замену.
— Ну и что из того?
— А то, что, когда Эльдар с новой кралей и телохранителями вечером пошел купаться в море, я открыл замок в его номере и впустил туда Крота со Шпаком. В руках у Крота был сверток. Как он его ни крутил, но я понял, что в нем находится продолговатый предмет, по контуру похожий на бутылку. Из номера они выскочили уже без свертка. Может быть, от нашей бутылочки Эльдар и откинул копыта.
— А ты не брешешь?
— Век свободы не видать и гадом подохнуть, — поклялся Ловкач.
— Если уж так случилось, давай выпьем за упокой души Эльдара. Хороший был мужик.
Последняя стопка водки совсем свалила с ног Ловкача. Он уронил голову на стол, и, по-видимому, собрался так просидеть до утра.
Серый подозвал двух парней из своей банды.
— Вы его знаете?
— Знаем.
— Знаете, где он живет?
— Конечно!
— Отведите его в мою машину и отвезите домой.
Оставшись один, Серый задумался:
«Вот, оказывается, кто отравил Эльдара. Это Бугор, чтобы освободить сыну ступеньку лестницы рядом с собой… А как же тогда быть с полуавтоматом для закрытия пробок, обнаруженным в кафе у Енота? Кто там мог запечатать бутылку с ядом? А почему именно там? Может быть, это сделали в другом месте… Да, всего я от тебя ожидал, Бугор, но только не такого финта. Если Крот и Шпак подтвердят мне то, что по пьянке плел Ловкач, то я смогу семейство Бугра свергнуть с трона и занять его место. Но поддержит ли меня эта троица? Ловкач — возможно, но Крот и Шпак преданы Бунтылу. У меня практически нет никакого шанса перетянуть их на свою сторону. Мой разговор с ними они немедленно передадут Бунтылу или Бугру. Тогда моя строптивость будет стоить мне головы… Эх, была бы у меня сила, я бы этих шакалов пустил вслед за Эльдаром! Но Бугор крепко сидит на своем троне, а его змееныш имеет поддержку среди своих зеков. С ними даже чеченцы не стали связываться. Покориться им, пойти в услужение, как я сейчас делаю, или объявить войну?
Дурак, у тебя что, с памятью совсем плохо стало? Ты забыл, каких китов Бугор с сыночком пустили в распыл? Ты перед ними мокрица, а поэтому сиди и не рыпайся. Тебе сейчас неплохо живется и не стоит портить эту жизнь, — осадил он в себе боевой дух. — Но в любом случае я должен с толком для себя воспользоваться полученной информацией. Я должен доказать им свою преданность и заверить их в своем послушании, — заскрипел он зубами. — Выдам Ловкача. Пускай он меня простит, но лучшего хода для себя я пока не вижу… Какой же я подлец! Ну и что? А какое у меня окружение? В сто раз похлеще! Поздно мне учиться приличию и поддержанию чести, я уже стар переучиваться. Даже моя седая голова — не для благородных поступков и решений. Как-нибудь так прокантуюсь до горбатой…»