— Похоже, я больше не боец, — прошептала она. — Но, Самсон… Лучше уж я, чем ты. Ты — капитан, тебе нельзя пасть.
Лаврентий стоял рядом, прикусив губу, и его глаза были полны неудержимых слёз. Он не знал, что говорить, как утешить её, а боль за её страдания и свою беспомощность жгла сильнее, чем любое заклятие. Он попытался снова попросить прощения, но Галвина, поморщившись, махнула ему обожжённой рукой, едва сдерживая гримасу боли.
— Каждый делает то, что умеет. Ты… ты сделал всё, что мог, святоша, — прошептала она, чуть приподнявшись на локте. — Не вини себя.
Торрик, полулежа у ствола дерева, тяжело дышал, но на его лице играла прежняя упрямая усмешка. Он поднял голову и сказал Галвине:
— Если что, — голос его был хриплым, но не утратил привычной уверенности, — я сделаю тебе протезы, лучше, чем у меня. Убийца Тихого Ужаса заслуживает лучшего!
Самсон, сидящий рядом с ним, взял гнома за руку, крепко сжав её, и с облегчением в голосе сказал:
— Рад, что тебе лучше, старый друг. Без тебя было бы… слишком тяжело.
Торрик усмехнулся, глаза его блеснули, но в них всё ещё была видна усталость и боль. Он поднял взгляд на Самсона и прохрипел:
— Лучше дай попить… Во рту как в горне, а не в дунклерском подвале.
Капитан протянул ему флягу с водой, и Торрик жадно отхлебнул, пытаясь смыть изо рта привкус крови и яда. Самсон, глядя на него и на Галвину, осознал, что их отряд снова стал меньше — ещё на двух бойцов. Это знание жгло его изнутри, как несмываемое клеймо.
— Это… самое опасное приключение в моей жизни, — сказал он наконец, с трудом подбирая слова. — Столько всего уже произошло…
Элиара в этот момент сделала шаг вперёд, её лицо исказилось от злости и страха. Она будто забыла о своей роли и напустила на себя почти истеричную уверенность:
— Тем более это знак! Знак, что нам пора разворачиваться и уходить! Посмотри на Галвину, Самсон, она сварилась живьём в крови этой чудовищной твари! — её голос дрожал. — Если тебе не жаль себя, подумай хотя бы о ней!
Галвина с трудом подняла голову, её лицо было искажено болью, но в глазах горел прежний огонь. Она крикнула:
— Я боевой маг, Элиара! И всегда была готова к такому исходу! — её голос прозвучал резче, чем она ожидала. — Не жалей меня. Жалей себя, если ты хочешь бежать.
Лаврентий, глядя на её силу и решимость, вдруг осознал, как сильно отличается от неё. Но одновременно с этим в нём вспыхнуло ощущение решимости, о котором он давно забыл — решимости, что сгорела вместе с памятью о Мирланде. Тогда он бежал, прячась за священным долгом и упрекая себя в трусости. Но теперь… Теперь он чувствовал, что должен идти до конца, несмотря на боль и потери.
— Я пойду до конца, как и все вы, — проговорил он, глядя Галвине в глаза. — Здесь и сейчас — это мой долг.
Торрик, всё ещё дрожа от боли, но не теряя боевой решимости, усмехнулся и кивнул:
— Идите без нас, капитан, — прохрипел он, стараясь скрыть слабость в голосе. — Я отлежусь, и тогда мы с Галвиной потихоньку доберёмся до лагеря у Гругга и Драгомира. Пополним наш лазарет.
— Не беспокойтесь за нас, капитан, — добавила Галвина с усталой улыбкой. — Мы справимся. А ты должен узнать, что же там, за границей этого безумного леса.
Самсон встал, на мгновение отводя взгляд, чтобы скрыть скупую слезу, и тихо сказал:
— Спасибо вам… Вы — самая лучшая команда на свете. Если бы только мы все могли вернуться домой…
Когда они все устроились на ночлег, Элиара отошла в тень, спрятавшись от чужих взглядов. Она крепко сжала в руке жемчужное ожерелье и ощутила, как исходят из него пульсации силы, словно отдаваясь в её сердце и разум. И тут раздался тихий голос Сиарлинн, но он звучал теперь как-то иначе: насыщеннее, глубже:
— Знай, дитя… У меня есть другое имя. Я — Марина, жрица океанов, хранительница древней воли.
Элиара вздрогнула, её сердце застучало ещё быстрее, но она лишь прошептала:
— Я не подведу тебя, Марина. Сделаю всё, чтобы они не дошли до цели. Всё, что будет в моих силах.
До подножия загадочной пирамиды оставалось совсем немного, и каждый шаг по серпантину казался Элиаре невыносимо тяжёлым. Тело её дрожало от напряжения, а в голове роилась тысяча мыслей. Её руки сжимали посох так крепко, что костяшки побелели, а губы беззвучно шептали нечто больше похожее на мольбу, чем на заклинание.
Лаврентий, заметив её состояние, остановился и посмотрел на неё с подозрением. Его взгляд был суров, но в нём таилась искренняя озабоченность.
— У меня такое ощущение, что ты знала что-то об этом месте задолго до нас, Элиара, — проговорил он, медленно подбирая слова. — Ты была против похода сюда, а ведь раньше ты так себя не вела. Что происходит? Что-то изменилось в тебе с тех пор, как ты исчезла.
Элиара бросила на него злой взгляд, губы её дрогнули от гнева.
— С чего ты это взял? — резко спросила она, стараясь держать голос ровным, но в нём прорезались нотки паники.
Самсон, стоявший рядом, нахмурился и убрал подзорную трубу в сумку, его рука нащупала рукоять сабли. Он обернулся к Элиаре, и голос его звучал тяжело, как гири:
— Лаврентий прав. Ты изменилась после твоего таинственного исчезновения. Ты была где-то здесь, в этих местах, нашла что-то… и теперь молчишь. Что ты скрываешь?
Чародейка ощутила, как внутри неё нарастает буря. Гнев оттого, что её пытаются разоблачить, и отчаяние от осознания, что её секреты вот-вот будут раскрыты. Она отступила на шаг назад, глядя на обоих своих спутников — уже не как на союзников, а как на врагов, что встали на её пути. Её голос дрожал, но в нём прорезались яростные нотки.
— Вы не понимаете! — выкрикнула она, глаза её блеснули, словно затянувшись тучами. — Вы не понимаете, в какую игру ввязались и какие силы решили разбудить! Вы совершили огромную ошибку, и расплачиваться за неё будете вы!
Самсон обнажил саблю, её металл блеснул в лучах заходящего солнца, будто предвещая бурю, которая вот-вот обрушится на них.
— Ты… Так ты работала против нас? — его голос был глухим, но в нём звучал металл. — Да как ты посмела?! Мы же доверяли тебе, Элиара!
Лаврентий сделал шаг вперёд, подняв руки в успокаивающем жесте, но на лице его была видна тревога.
— Элиара, прошу тебя, не делай этого. Скажи нам правду. Что ты нашла? Что за союз ты заключила против нас?
Она отступила ещё на шаг, сжимая в руке ожерелье так, словно это была её последняя надежда. Голос Сиарлинн зазвучал в её голове, теперь ещё более властный, как зов древнего океана, несущийся из тьмы:
— Дитя, ты хотела стать одной из нас? Теперь настал твой час. Прими нашу силу и докажи, что достойна!
Элиара ощутила, как в её тело вливается ледяная энергия, пронизывая её до костей. В сознании пронеслась волна видений: океанская пучина, где пляшут древние существа, пирамиды, утонувшие в бездне, и лица, что видели тысячелетия, но позабыли о времени. Она чувствовала, как её разум расширяется, становится частью чего-то безмерно великого. Но одновременно с этим её собственная сущность начинала таять, растворяться в чуждой ей воле, как песчинка в океане.
На мгновение её лицо исказилось ужасом, но закричать она не смогла — губы застыли в судорожном шёпоте. Рука, державшая ожерелье, замерла, а глаза расширились от паники. Её тело сжалось, пытаясь сохранить себя в этом потоке силы, но её воля быстро растворялась, уступая место древней энергии.
Лаврентий увидел её изменившееся лицо, увидел, как её глаза становятся почти прозрачными, будто смотрели на него из другой реальности. Он в ужасе перекрестился и отступил на шаг, не зная, что делать.
— Элиара! — крикнул он, пытаясь дотянуться до неё и вернуть девушку к реальности. — Прекрати! Это не твоя воля!
Но её сознание уже погружалось в водоворот чужой силы, а их голоса отдалялись, превращаясь в приглушённый ропот, как шум от далёкого моря в ушах.