— Так почему же ты не живешь здесь? — Айвар кутался в свою черную толстовку, накинутую на плечи.
— Хороший вопрос. В основном потому, что моя работа в Лондоне, и мне она нравится. Это то, чему меня учили.
— А ты не можешь делать ее тут?
— Надо подумать. Дело в том… Видишь ли, моя мама живет в Швеции со своим вторым мужем и двумя моими сводными братьями. Мы не так уж хорошо ладим, и я всегда чувствовала себя скорее англичанкой…
И все же сейчас Мия разрывалась на части. Сможет ли она после такого лета спокойно возвратиться в Лондон, к этим ужасным ежедневным поездкам на работу и обратно? Уступит уговорам и продаст Берч Торп, как того хочет Чарльз?
Айвар вывел ее из задумчивости.
— Мы почти у цели, мой дом как раз за этим поворотом. — И когда они прошли немного дальше и наконец показался его дом, Мия остановилась как вкопанная, глядя во все глаза.
— Ну и ну! Да это не дом, а целый замок! Ты не говорил мне, что твой отец так богат.
— Э-э, ну разве это имеет значение? — Айвар смущенно пожал плечами и принялся ковырять дорогу носком кроссовки. — Это просто дом.
Мия не согласилась, но подумала, что ей лучше промолчать. В конце концов, она преувеличила — его дом, разумеется, не был замком, но он был очень большим. Классический шведский особняк, обшитый деревом и выкрашенный желтым, с белыми оконными рамами; с обеих сторон его обрамляли одинаковые флигели. Он стоял на небольшом холме, откуда открывался великолепный вид на озеро.
— Ух ты, — выдохнула она, — как чудесно!
— Пойдем, пойдем внутрь. — Явно не желая обсуждать достоинства этого места, Айвар направился к широкому деревянному крыльцу, украшенному замысловатой решеткой. Оно выглядело так, словно его изготовил настоящий мастер, возможно, еще в начале девятнадцатого века. В молчаливом восхищении Мия последовала за мальчиком.
Сразу за дверью оказалось огромное помещение, с одной стороны которого полукругом поднималась лестница на второй этаж. Стены зала уходили под потолок на уровне крыши, откуда свисала большая люстра, своими призмами отражающая свет из круглого окна над входом. Старинные полы из широких сосновых досок были вытерты до глянца, впечатление усиливали патина и полировка. Повсюду располагались восточные ковры, раскиданные как бы небрежно, однако дающие выверенное ощущение роскоши. Прямо перед собой Мия увидела огромную гостиную с рядом окон, выходящих на озеро, и антикварной мебелью, соответствующей стилю дома. Она хотела взглянуть поближе, но Айвар поманил ее к одной из боковых дверей, и она с неохотой повиновалась.
— Папа хранит свою коллекцию в одном из флигелей, вот здесь. — Он провел ее через комнату, которая, должно быть, была кабинетом его отца: огромный письменный стол был завален рабочими бумагами. — Он держит дверь запертой, но я видел, как он открывал ее, и запомнил код. — Мальчик ухмыльнулся. — Он не заметил, как я подсматривал, потому что в тот день был под мухой. Да я и так мог бы легко догадаться: это просто дата его рождения. — Айвар с усмешкой покачал головой, как будто речь шла о самой глупой комбинации кода из всех возможных.
Дверь во флигель выглядела более прочной, чем другие, и гораздо более современной. «И определенно огнеупорная», — подумала про себя Мия. Справа располагалась кнопочная панель, и когда Айвар ввел последовательность цифр, замок на двери открылся, пропуская их внутрь. Сразу за порогом была еще одна панель управления, и он снова нажал несколько кнопок.
— Охранная сигнализация и видеонаблюдение, — пояснил он. — Папа говорит, что осторожность лишней не бывает, хотя вряд ли кому-то известно, что у него есть все это.
Он включил свет, и Мия ахнула.
— Vad i helvete…
Она стояла неподвижно, оглядывая большую комнату, в которой располагалась коллекция Торессона. Она никогда не видела ничего подобного за пределами музейного хранилища и на мгновение подумала, не мерещится ли ей все это. Медленно она пошла вокруг комнаты, останавливаясь, чтобы внимательнее рассмотреть некоторые предметы, но не нужно было вглядываться в детали — перед ней предстала подлинная старина. И не просто старина, антиквариат, а во многих случаях древние артефакты.
Девушка подняла меч почти трех футов длиной, небрежно положенный сверху на витрину. Рядом осталась полировальная тряпка, как будто человека, занятого уборкой, отвлекли от дела на полдороге. Она зажмурилась на мгновение, когда свет отразился от замысловато украшенной золотой филигранной ручки, такой изящной работы, что сама по себе была произведением искусства.