Мальчик кивнул, и она хмыкнула.
– Неужели ты думаешь, что твое время лучше потратить на игру в снежки, чем на изучение квантовой механики?
Он молчал. Мама взяла журнал Кайроса, где были записаны все его ошибки, и сунула под нос.
– Смотри, здесь ты допустил тридцать семь неточностей. Тридцать семь, Кайрос. Ты уверен, что готов тратить время на глупости?
Кайрос вернулся к окну. Дети уже ушли. На земле остались следы их ботинок, кучи снега, сломанные ветки. Он сел на пол и начал записывать координаты каждого следа. Координаты, расстояния, углы. Может, если запомнить их все, это заменит игру?
А потом был день, когда Кайрос увидел девочку. Она стояла одна у забора, который отделял наш дом от соседнего участка, и рисовала в снегу палкой. Мальчик не мог разглядеть, что именно. Но она смеялась. Смех звучал как треск льда под сапогом — хрупкий, но живой. Кайрос открыл окно. Мать ненавидела, когда он трогал окна.
– Эй! — крикнул мальчик. Голос дрожал, как у какого-то дурацкого младенца. Девочка обернулась. У нее были веснушки и волосы, похожие на птичье гнездо.
–Ты что, призрак?
Кайрос показал пальцем на свой череп — прозрачную часть, которая начинала проступать под кожей.
– Я — да, — соврал он.
Она рассмеялась.
– Призраки не носят очки, — сказала она и указала на мои линзы.
Мальчик не знал, как ответить. Тогда он достал из кармана кусок карандаша и бросил в снег, чтобы она могла им рисовать. Девочка подняла его, как драгоценность.
– Меня зовут Элли.
На следующий день он ждал ее. Элли не пришла. А через неделю Кайрос услышал, как мать разговаривала с отцом.
– Надо что-то с этим делать, — говорила она. — Он начал общаться с соседскими детьми. Это отвлекает.
– У нас нет времени на отвлечения, — сказал отец. – Может, мы его… изолируем?
И тогда они сделали окно непрозрачным.
Мать научила Кайроса считывать эмоции. Сердце бьется чаще — это страх или возбуждение. Дрожь в руках — возможно, тревога. Но все это вторично. Важно, что скрывается за этим. Она говорила это, как будто эмоции — это уравнения, которые можно разложить на части. Однажды Кайрос спросил ее, какие чувства испытывают, когда обнимают. Она нахмурилась.
– Это вопрос науки. Контакт двух тел, тепло, химические реакции. Ничего особенного.
Кайрос попытался обнять мать. Она замерла, как статуя, ее пальцы сжали плечо мальчика в замерзшей хватке.
– Ты мешаешь мне работать.
Она отстранилась, и Кайрос увидел в ее глазах что-то похожее на страх. Или это был гнев? Он не мог понять.
Отец научил его, как быть «эффективным». Он говорил, что эмоции — это «брак в системе». Как-то раз Кайрос упал в коридоре, когда пытался подпрыгнуть повыше, чтобы увидеть всю детскую площадку. Он ругался, пока мальчик лежал, прижав руку к кровоточащему локтю.
– Ты видишь, что произошло? — кричал отец. — Ты отвлекся. Ты позволил себе быть слабым.
Кайрос не плакал. Плакать было глупо — это только увеличивало количество переменных.
Однажды Кайрос увидел Элли на улице. Она играла с воздушным змеем. Он был ярко-желтым, как солнце, которое Д'Арк редко замечали за окнами. Элли заметила ниралийца, и Кайрос замер. Она помахала рукой. Кайрос отвернулся. Мать говорила, что «нельзя отвлекаться на случайные величины».
В тринадцать лет Кайрос понял, что никогда не будет нормальным. Что эти дети за окном живут в другом мире, недоступном для него. Он начал вести записи. Нет, не формулы и вычисления - мальчик писал о других детях. Об их смехе, их падениях, их объятиях. Эти записи Кайрос прятал под матрасом, когда родители проверяли комнату.
Теперь, в академии, Кайрос наблюдал за Лирой. Она ходила по коридорам академии, как будто она тоже ищет окно, которое можно разбить. Её страх — это простые уравнения: панические атаки, дрожь в руках, учащенное сердцебиение.
Кайрос мог бы рассказать Лире о заборе. О том, как он ждал, пока Элли вернется. Как ее смех растворился в воздухе, как будто его никогда не было.
Но Лира вряд ли захочет слушать истории о детях, которые превращаются в статистику. Она хочет, чтобы её поцеловали, чтобы обняли, чтобы кто-то сказал ей, что она — не ошибка системы. А Кайрос? Он все еще сидел у окна. Только теперь Кайрос смотрел на неё, а Лира не видела, как юноша запоминал каждое её движение, каждую слезу, каждое дыхание.
“Я до сих пор завидую тем детям за окном. Их грязным коленкам, их способности любить и быть любимыми. Но пока я остаюсь тем, кто наблюдает,” – Кайрос сделал небольшую запись в своём дневнике. – “Кто знает, что самое страшное не в том, что мы одни. А в том, что одиночество — это единственное, что мы можем назвать своим.”
Иногда Кайросу снилось, как он встретил своих родителей в будущем. Холодных, расчетливых стариков. Как он подошел к ним и сказал: "Вот ваш успех. Вот ваш идеальный сын. Но знаете что? Я бы отдал всё это за один день нормальной жизни. За один день с родителями, которые могли бы просто любить меня."