Береги себя.
Командор Грэйвен.”
Солт закрыл терминал. Его руки дрожали. Не от страха. От понимания, что он слишком долго надеялся, что всё обойдётся. Что это просто вспышка. Что люди просто перегреются и остынут. Но нет.
Он подошёл к окну. Космос за стеклом был спокойным. Спящим. Беззаботным.
Айрон вернулся к терминалу, открыл файлы с последними сводками. Списки арестованных, видеозаписи нападений, аналитические отчёты — всё это было здесь. Всё это он уже читал. Но теперь он искал что-то другое. Что-то, что объединяло бы все эти случаи.
Через час он нашёл это.
Фотография. Одна из многих. Запись с камеры наблюдения на станции «Эрида-4». На заднем фоне — мужчина в чёрной маске. Он не принимает участие в самом нападении. Просто стоит. Смотрит. Ждёт.
Солт увеличил изображение. Увеличил ещё. Провёл сканирование по базе данных. Через минуту система выдала совпадение.
— Вот ты где… — прошептал он.
Имя: Дариус Венн. Бывший офицер флота. Исключён из службы три года назад после внутреннего расследования. Причину не указали. Но есть пометка: “Выявлены признаки радикализации. Рекомендовано наблюдение”.
Теперь он наблюдал. Только не в интересах государства. В интересах чего-то другого. Чего-то тёмного. Чего-то, что начинало обретать форму.
Солт закрыл файл. Его голова болела. Он чувствовал, как внутри него растёт давление. Не страх. Не ярость. Предчувствие.
Завтра студенты уедут. Начнутся каникулы. Они будут думать, что мир остаётся прежним. Что всё нормально. Что можно расслабиться.
Но Солт знал: когда они вернутся, мир будет другим.
И он должен быть готов.
Потому что если он не защитит их — никто не защитит.
Мужчина стоял на сцене, как будто это был не просто помост из дешёвого металла и сваренных подручным способом платформ, а тронный зал Бога. Его тело было огромным — не от жира, а от мышц, которые росли годами, вскормленные кровью других. Его лицо было грубым, словно его вырезали из скалы, а потом закалили в огне. Глаза — голубые, без тени сочувствия. Он говорил медленно, почти ласково, но каждое его слово было ножом, который входил глубоко, там, где боль не проходит.
— Вы слышите? — спрашивал он, поворачиваясь к толпе, которая собралась вокруг него. Тысячи людей. Мужчины, женщины, дети. Все они смотрели на него, как на пророка. Как на спасителя. — Вы чувствуете, как мир начинает гореть?
Толпа молчала. Но это было не молчание страха. Это было молчание поклонения.
— Я был одним из вас, — продолжал он. — Я служил Совету. Защищал границы. Убивал тех, кого мне приказывали убивать. Я верил, что мы — люди — лучшая раса во Вселенной. Что мы — высшая форма жизни. Что всё, что ниже нас, должно либо служить, либо исчезнуть.
Он сделал паузу, позволяя словам осесть, стать частью плоти и крови тех, кто его слушал.
— Но знаете, что они сделали? — Он повысил голос. — Знаете, как они меня наградили за верность? Они выбросили меня, как старую обувь. Сказали, что я «радикал». Что я «опасен». Что мои взгляды «экстремистские». А теперь посмотрите на них! Они дают право голоса иноземным тварям! Они разрешают им жить среди нас! Они позволяют им учить наших детей! Они дают им право владеть нашими домами, нашими улицами, нашими женщинами!
Крики подхватились, как пламя на ветру. «Нет!», «Не позволим!», «Чистота! Чистота!» — эти слова вырывались из тысяч горлов, ударяясь о стены пустой планеты, будто сама планета была слушателем их богохульства.
Мужчина поднял руку, и толпа замолчала.
— Они называют нас ксенофобами, — сказал он, почти шёпотом. — Они называют нас террористами. Они хотят, чтобы мы стыдились того, что мы — люди. Но я скажу вам одну вещь: если быть человеком — значит быть ксенофобом, тогда пусть весь мир знает — я ксенофоб. Если быть человеком — значит быть террористом, тогда пусть все знают — я террорист. И если быть человеком — значит быть убийцей… — он улыбнулся, — то пусть все знают, что я убийца. И я уничтожу всех, кто стоит между мной и тем, чтобы вернуть Вселенную обратно в руки человечества.
Толпа снова взорвалась. Крики, рукоплескания, выстрелы в воздух — всё это слилось в единую симфонию ненависти. Люди плакали. Женщины обнимали своих детей. Мужчины целовали знамёна, на которых были нарисованы символы, давно запрещённые Советом. Здесь, в этом забытом уголке космоса, рождалось новое движение. Не просто политическое течение. Не просто идеология. Это был культ. Культ ненависти. Культ крови. Культ войны.