К нам в роту из детдома был направлен несовершеннолетний Виктор Сафронов. В это время входило в традицию такое явление, как «сын полка». Именно такое положение и занимал в части Сафронов. Видимо, детдом избавился от трудного подростка, передав его на воспитание солдатам. И вот Виктор, парень лет 16 или 17, среднего роста, немного курносый, с маленькими глазами, наголо остриженный, тощий, с некоторой неряшливой наружностью, стал равноправным бойцом нашей части.
Честно говоря, мы, радисты, недолюбливали Сафронова, хотя он сам старался с нами наладить дружбу.
У землянки, где располагался Мошнин, был установлен ночной пост. Вход в землянку находился со стороны речки, и Сафронов, будучи в наряде часовым у землянки командира части, с винтовкой за плечом отшагивал 40 метров вдоль берега речушки туда и обратно. Он видел, как поздно вечером в дверь к майору проскочила Саша Потапова. В полночь Сафронов взобрался на верх землянки и приложил ухо к металлической дымовой трубе. Что могли услышать уши молодого парня, сказать трудно. Вполне возможно, что Сафронов подслушал что- то интимное, но если бы он не сделал услышанное достоянием роты, все обошлось бы нормально. Витя же был языкастый, начал трепаться о своих впечатлениях от ночного бдения:
— Гоп, гоп, гоп — у-у-у-х-х! — красочно рассказывал Сафронов в своем взводе о звуках, услышанных им в дымовой трубе из землянки майора Мошнина. Рисовал еще разные подробности, возможно, привирая для эффектности. Бойцы слушали и раскатисто хохотали.
В ста метрах от крайнего ряда землянок располагался ротный туалет. Невзрачное строение из досок с корой, на одной двери «М», на другой «Ж». Сзади уборной — приличный котлован, укрытый такими же необрезными досками. Днем меня на радиостанции сменил Леша Чапко и я пошел в туалет. И вдруг вижу такую картину. Яма за туалетом вскрыта, и Сафронов черпаком на длинной рукояти черпает из ямы содержимое и наливает в ведро.
— Витя, ну а как гоп, гоп, гоп!.. — весело из-за туалета приветствую я Сафронова.
— Пошел на хер! — только и ответил он. Оказывается, ему дали вне очереди два наряда, в том числе очистить сортир. Больше Сафронова у землянки майора часовым не ставили.
Штаб 14-го укрепленного района расположился в поселке «Красный Кирпичник», рядом с поселком Понтонный. Здесь до войны был кирпичный завод, огромные печи для обжига кирпича с толстенными сводами стали прибежищем для штабных служб. Отсюда осуществлялось руководство боевыми действиями входивших в состав УРа отдельных пулеметно- артиллерийских батальонов, державших оборону Ленинграда от Невы до г. Пушкина.
Противник; очевидно, знал о расположении штаба укрепрайона, часто бомбил и совершал артиллерийский обстрел всей территории поселков Понтонная, Саперная, «Красный Кирпичник».
В этот день из роты связи в штаб укрепрайона отправлялась на дежурство сборная команда со всех взводов, человек четырнадцать. Женя Яковлев и я должны были сменить на радиостанции радистов.
Под командой сержанта Xворова мы нестройными рядами, парами двинулись по знакомой тропе в штаб. Как только вышли на окраину поселка, по нас обрушился настоящий град снарядов, за время всей войны я больше такого плотного обстрела не видел. Снаряды рвались вокруг с такой интенсивностью, что в сплошном реве и всплесках огня ничего нельзя было понять.
Все бойцы уже не раз бывали в артобстрелах. При первых же звуках приближающихся снарядов мгновенно прижимались к земле. Я оказался рядом с сержантом Хворовым. Снаряды рвались буквально в нескольких метрах от нас, осколки противно свистели над головой. Руками вцепившись друг в друга, и он, и я беспрерывно повторяли:
— Лежи, лежи, не ворошись!
Были слышны крики лежащих рядом бойцов, некоторые не выдерживали и пытались приподняться и куда-либо сдвинуться с места. Эти секунды и были роковыми для тех, у кого не выдерживали нервы.
Огонь так же внезапно прекратился, как и начался. Еще несколько секунд мы прислушивались к наступившей тишине. Затем я поднялся с земли и увидел страшную картину: несколько человек лежало без движения, другие — ранены. Аня Погост лежала ничком, лицом в канаву с водой. Я повернул ее лицом и увидел большую дыру во лбу. Аня была мертва. Схватившись за ногу, сидела на земле Ольга Муравьева, родная сестра моего друга Николая Муравьева, и громко стонала. Я подскочил к ней и увидел глубокую рану в голени ноги. Выхватив из сумки противогаза индивидуальный перевязочный пакет (такие пакеты в обязательном порядке имели все бойцы), стал бинтовать рану на ноге Ольги. В это время из роты уже бежали с носилками наши санитары. Результат артобстрела оказался весьма печальным — четыре человека убиты, четыре — ранены. Погибла подруга Александры Потаповой, красавица… и еще две девушки из линейного взвода. Таня Елисеева ранена в щеку, осколок пробил щеку и застрял во рту. Уже после госпиталя Таня шутила: