— Я была как подопытная собачка у академика Павлова, когда хотела есть, слюна текла через дырку в щеке.
— У Гали Удаловой осколок снаряда прошел над головой так близко к коже, что сбрил верхушку волос на макушке и она отделалась легким испугом.
Никто из мужчин не пострадал. Женя Яковлев успел свалиться в канаву с водой и по воде выползти из зоны обстрела. Нас с Хворовым спасла выдержка — мы за время обстрела не шелохнулись, вжавшись в землю.
На второй день состоялись похороны убитых, их похоронили в Усть-Ижоре на военном кладбище. Я на похоронах не был, дежурил на радиостанции.
В «Красном Кирпичнике», где располагался штаб укрепрайона, землянка радистов была оборудована возле карьера, где когда-то копали глину для изготовления кирпичей. Сейчас карьер был заполнен водой на порядочную глубину. У нас появилось чувство, что в карьере водится рыбка. Долго мы искали способы, как поймать рыбу, наконец, нашли какие-то куски сетки, то ли маскировочной, оставшейся от артиллеристов, укрывавших ими свои орудия, то ли брошенные довоенные. Кое-как смастерили бредень и, раздевшись догола, затянули его вдоль карьера. О радость! С первого же захода в сетке оказалось несколько карасей размером 15–20 сантиметров. Потрудившись изрядно в карьере, мы вечером сварили приличную уху, в условиях полуголодной жизни в роте это была прекрасная добавка к нашему скудному пайку.
Рыбалка наша продолжалась несколько дней, пока про нее не пронюхали разные ординарцы и порученцы из штаба УРа. Однажды они нагрянули в нашу землянку, когда в ней отсутствовали наши крепкие ребята, дежурили на рации Малек и девушка-радистка. Штабные «лакеи», как мы их называли, изъяли бредень и унесли к себе. На второй день, как только узнали о потере бредня, мы обсудили в радиозаводе ситуацию и решили любым способом отобрать свой бредень. Долго выслеживали где наш бредень. Однажды увидели, как штабники ловят в карьерах карасей. Незаметно подкравшись к ним, мы как коршуны налетели на «рыбаков», быстро отобрали бредень и убежали в кусты. Надежно спрятали сети в укромном месте и вернулись на рацию.
Вечером из оперативного отдела штаба в землянке появляется майор:
— Вы кто, радисты или рыбаки?
Мы молчали, уткнувшись в рацию.
— Вот что, бредень сегодня доставить ко мне в оперативный отдел, иначе вам будет плохо.
И ушел. Через некоторое время на рацию по телефону из роты позвонил командир радиовзвода Борисов.
— Немедленно снести бредень в оперотдел штаба! — прозвучал в трубке его стальной голос.
Делать было нечего, и мы выполнили приказ. Больше мы своего бредня не видели, а о рыбке вспоминали всю жизнь, даже на послевоенных встречах ветеранов.
Ночь была тревожной. В полосе расположения 261 ОПАБа, под Ям-Ижорой, немцы пытались переправить через линию фронта свою разведку и навязывали батальону бой. Проводная связь с батальоном несколько раз за ночь выходила из строя, и мое ночное дежурство на радиостанции было на пределе: беспрерывно стучал ключом и принимал радиограммы. Работа вымотала все силы, и когда к утру все атаки немцев были отбиты, закончилось мое время дежурства на рации.
Пришла новая смена, и я вернулся в роту. Немного поспал, но нервное ночное напряжение давало знать, и я вышел из землянки. Встретил помкомвзвода Василия Ивановича Афонина.
— Знаю, досталось тебе сегодня ночью, разрешаю прогуляться вокруг территории роты. Пройдись, отдохни.
Медленно я побрел вдоль берега речки, подошел к огромному полю, где росла капуста. Ядреные кочаны блестели на солнце. Еще прошел немного по капустной меже и присел на травку. Вытянулся на спине, глазам предстало бездонное синее небо. Так я лежал в траве и наслаждался теплом, солнцем, небом и этим прекрасным днем.
И черт меня дернул польститься на капусту. Рядом стоял кочан размером в десяток сантиметров. Я вытащил его вместе с корнем, обрезал ножиком хряпу, а небольшой кочанчик тут же съел. Не успел я запрятать корешки и листья капусты, как неожиданно, словно из-под земли, передо мной появился майор Мошнин с каким-то солидным гражданским человеком. Свидетельство моего преступления лежало на поверхности, скрывать что-либо или оправдываться было бесполезно. Я стоял перед ними с опущенной головой. Гражданский с укоризной сказал: