Вставая после приземления, чтобы забрать свои вещи, Стася увидела, что угол в конце салона занавешен синей пленкой.
— Он умер, — пояснила женщина, норовя поддержать её под локоть, — прямо на месте и умер. Наверное, просто сумасшедший с больным сердцем. А ведь могло… — и она заплакала.
На выходе пришлось ждать, пока санитары спустят носилки с раненой девушкой. Молодой стюард заботливо спросил, не нужна ли и Стасе медицинская помощь. Она улыбнулась и покачала головой.
Спускаясь по трапу, глядя на мигающие внизу огни милицейских машин и карет скорой помощи, она всё ещё ощущала внутреннюю пустоту и нежелание смотреть в глаза людям.
Залитое светом поле аэродрома казалось таким родным и желанным, Стасе хотелось поскорее сойти с подрагивающей под ногами лестницы и ощутить, наконец, прочность пахнущего керосином и дождем бетона.
И только потом она вспомнила, что так и не спросила, была ли у террориста взрывчатка…
Это она узнала на следующее утро, включив гостиничный телевизор. Была. Всего сто грамм, но этого хватило бы, чтобы разгерметизировать хвостовую часть самолета. Интересно, полети она другим рейсом, каким бы был этот выпуск новостей?
***
Лиза вернулась домой поздно. Сидя в машине рядом с Арсением Петровичем Арцевым, сосредоточенно глядящим на мокрый асфальт, она пыталась сообразить — стоит ли затевать роман с суровым сыщиком, пахнущим хорошим табаком и совсем чуть-чуть горьковато-терпким одеколоном? Это был тот самый момент, когда решать нужно именно ей. Лиза вздохнула. Трех часов, проведенных в кабинете Арцева за беседой и просмотром сводок по городу, а также нескольких чашек кофе и совместного курения в форточку хватило на то, чтобы понять — Арсений Петрович относится к той категории мужчин, которые просто жаждут быть охмуренными. То есть, каким-то сложным кодом они дают это понять, и только ждут ответного сигнала — «да» или «нет».
И если сейчас Лиза решит, что ей зачем-то нужен красавец-следователь с серебристыми висками, то он немедля примется за ритуал ухаживания и соблазнения. А если нет, значит, нет — будут по-прежнему встречаться в пахнущем потом кабинете на втором этаже районной прокуратуры (Лиза давно заметила, что все кабинеты работников прокуратуры пропахли потом, причем, не трудовым — хозяев кабинетов, а тех, с кем они беседуют), общаться в подчеркнуто-деловом стиле с легким налетом горечи от несостоявшегося. И никаких сексуальных безумств на письменном столе за закрытой на ключ дверью. И никакой второй зубной щетки в стаканчике с изображением целующихся рыбок у неё в ванной. Лиза готова была спорить на что угодно, что каждый новый роман Арсения Петровича непременно сопровождается водружением его зубной щетки на завоеванной территории.
Так и не приняв никакого решения насчет потенциального романа, Лиза устало поплелась вверх по лестнице — лифт, как и положено по закону подлости, отключили на профилактику.
Дом встретил теплым запахом, в котором смешивались сандал и ваниль, зелеными глазами моментально примчавшегося кота Брусникина и отголосками фолк-рока из-за стены. Лиза сунула в микроволновку готовое блюдо «гуляш с картошкой», заварила чай с бергамотом и решила не морочить себе голову — отвлекаться на романы, которые не сулили ничего, кроме проблем, настроения не было. Впрочем, утро вечера мудренее, и не факт, что завтра она не решит таки проверить, как вписывается зубная щетка Арсения Петровича в интерьер её ванной.
А пока - ужинать, интернет, читать и спать!
***
Она так и не поняла, не осознала, когда именно это началось. События того летнего дня почти забылись, как всякое неприятное происшествие, закончившееся благополучно. Остались две новые подруги — Лиза и Настя, заставлявшая называть себя Стасей. Веселые, неунывающие, готовые на любое озорство. Она впервые ощутила себя не вечной серой мышкой, которую любой мальчишка мог дернуть за волосы или толкнуть — не заигрывая, а просто так, от нечего делать. Теперь обидчику доставалось сразу от троих, и подобные привычки из хамоватых подростков были раз и навсегда выбиты увесистыми девчоночьими портфелями. Хуже портфелей были ядовитые насмешки насчет умственных и физических способностей — язычки у подружек были острыми, как бритва.
Арина постепенно становилась более уверенной и научилась парировать удары, в буквальном и переносном смысле. Мама вздохнула с облегчением — её уже начинала тревожить замкнутость дочери и неприспособленность её к жизни. Но у робкой мышки, от всех неприятностей шмыгающей в норку, вдруг проглянули новые черты — независимость и умение ладить с людьми.