Вера бросает цветы и бежит на голос Валерия, но не может найти. Голос звучит то справа, то слева. Он поет, а ромашки на лугу кивают в такт. Вера мечется от ложбины к ложбине, от куста к кусту, раздвигает цветы и траву, потому что порой голос Валерия звучит как будто из-под земли. От бега она запыхалась.
В последние встречи то Валерий был непростительно робок, то она с ребяческим гонором пресекала его попытки открыть свои чувства. Сейчас последняя в жизни возможность найти друг друга и сказать то, что давно томит сердце. Последняя в жизни возможность — Вера это отчетливо сознавала. Найти Валерия трудно, но необходимо. Иначе вся жизнь будет поломана и потечет совершенно не так, как мечталось.
Но чем быстрее бегала Вера, тем слабее слышался голос Валерия. Вера проснулась и с томящей грустью подумала, что ей уже двадцать три года. Что молодость безвозвратно уходит, а единственный любимый человек где-то далеко. И кто его знает, может быть, разлюбил. Вера слышала, что Валерий примкнул к большевикам и был избран командиром революционного полка. «Иначе не могло и быть, — думала Вера.
— Он очень правдивый, честный. Иначе бы… — покраснела и быстро поглядела на лежавшую рядом Ксюшу: не проснулась ли, не подслушала ли ее мысли? Но сразу же рассердилась на себя. — Да, я люблю его, я не девочка. Хочу иметь семью и быть счастливой, как Лушка».
Осторожно, чтоб не разбудить Ксюшу, выползла из шалаша. Выпрямилась. Рубцы заживали, но спина еще ныла. Раскинула руки и подставила лицо неярким лучам солнца, только-только показавшегося из-за гор.
У костра сидел Вавила. Увидев Веру, он негромко окликнул ее и жестом пригласил сесть рядом на чурбаке.
— Хочешь чаю?
— Очень хочу. Только умоюсь.
Вера вернулась быстро. Раскрасневшаяся от холодной воды, с гладко зачесанными волосами, свитыми в тугую косу. Залатанный ситцевый сарафан с натянутой поверх выцветшей кофтой, схвачен по талии плетеным ярким пояском. Вавила, подавая ей кружку чая, сказал:
— А тебе, Вера, идет деревенский наряд. Ей-ей. Ты сейчас похожа на девчонку.
— А на самом деде? Старуха? Да?
Вавила смутился.
— Что ты, Вера… Это я ведь к тому, что после болезни ты изменилась: похудела, вроде ростом ниже стала… И морщинки появились.
— Ну, если уж о морщинках речь зашла, то на сердце их больше, Вавила. Да не морщинки, а рубцы, как на спине.
Скосив чуть глаза, Вавила посмотрел на Веру. Он очень досадовал на себя за неуместный разговор. Вера отхлебывала из кружки чай и смотрела прямо перед собой не мигая. Ее большие глаза наполнялись слезами. Физическая боль, любовь, ненависть к врагам — все это готово было вырваться потоком слез. Но вот она провела рукой по лбу, встала, прошлась у костра, отпивая из кружки чай, и комок в горле размяк. Дышать стало легче.
— Что же ты молчишь? Скажи что-нибудь.
Вавила потянул Веру за руку.
— Сядь. Извини меня, коли что не так сказал. Знаешь, Вера, и у меня, видать, душа в рубцах. Конечно, я мужик, Но и мне бывает невмоготу. Проснулся вот утром, посмотрел дочь, на Лушку, порадовался; хорошо, что мы вместе в такое тяжелое время. А вышел к костру, и все повернулось иначе. Им, моим дорогим, покой нужен, а что я им дал?
В словах Вавилы Вера уловила своя заветные думы и сказала, отвечая себе:
— Ты думаешь, без тебя Лушке было бы легче. Нет. Если только двое по-настоящему близки, им легче всегда. А если в тяжелое время они порознь… тогда вдвойне тяжело… Ты надумал, что сказать товарищам?
— Надумал.
…Час спустя, когда собрались все, Вавила сказал:
— Товарищи, нам надо уходит из Ральджераса. Здесь нечем кормиться. И мы не можем сидеть сложа руки. Кто на прииск подастся, кто в деревню. И каждому задача: искать друзей. Не падать духом. Есть люди, а много таких, что за нас.
— Расходиться — предательство! — выкрикнул Васька.
— А вступать в вооруженную борьбу мы пока не можем. Сначала надо собраться с силами. Что, Егор Дмитрич? Как идти на прииски или в деревню, если там солдаты? Надо научиться работать во вражеском стане, под самым носом у неприятеля. Сейчас мы поговорим подробнее. Я изложу вам наш с Верой план, а от вас жду совета.
— Труп стережете?
— Так точно-с, вашескородь, — вытянулся унтер, — Денно и нощно.
— Веди меня…
— Слушаюсь! Только, извините, вонько-с там…
— Кто первым осматривал место убийства?
— Притаеженский фершал, вашескородь, рогачевский староста и мы-с.
— Улики есть?
— Так точно-с. Его по затылку долбанули, лик цел остался, а возле найден безмен со следами прилипших волос, — докладывал унтер. — На прииске безменов нет вовсе, а в селе Кузьма Иваныч и его приказчик знают как есть все безмены. — Обернувшись, негромко позвал: — Платошка!