- О, это ты? Где тебя носило? - голос женщины из робкого превратился в нагловатый.
- Садись быстрее, пока тебя все не узрели, дура! - женщина послушно нырнула во мрак просторной машины.
- Где ты взял эту развалину? - спросила она расправляя оборки пеньюара.
- Взял на прокат, - неохотно бросил мужчина, держась за руль с особой непринужденностью.
- Халат, - сказала женщина и уставилась на водителя. Мужчина недоуменно посмотрел на нее, его рука на руле напряглась:
- Что "халат"? Улика?
- Нет. Этот халат надо сжечь, - сказала пассажирка, указывая на свой бордовый пеньюар.
- Да не парься, гонзэс, все сделаем. ("goonzesse" - "девка"- франц. сленг).
- Я надеюсь, на тебя можно положиться, - пробурчала женщина, явно не понимая значения французского слова, но интуитивно различая, что это явно что-то не очень лестное.
- Конечно, дорогая, ради тебя я готов на все, - насмешливо проронил водитель и уставился на проезжую дорогу, освещенную рядами желтых фонарей.
Город спал и ему снились черные сны, раздающиеся эхом в тишине этой ночи.
Глава 1
Пахло зажженными спичками. Бар под незамысловатым названием "Бар", был расположен в ничем не отличающемся от других, чикагском закоулке. Небо затянули тяжелые серо-голубые тучи, давя на жителей Чикаго своей необузданной массивностью. Снова шумели сирены, тяжкие и протяжные залпы автобусных сигналов, звучащие как гнусавые песни слонов. Все городские звуки тонули за поворотом, который вел в "Бар".
У этого заведения имелся только черный вход, который был обозначен как главный яркой желтой неоновый вывеской, вертикально прикрепленной к кирпичной стене здания. Бар находился на первом этаже высоченных многоквартирных домов. В квартирах горел свет, приглушенный надменно и безоговорочно задвинутыми шторами наподобие жалюзи. Помои расположенных напротив "Бара" огромных железных мусорных баков смешались с лужами неизвестно откуда взявшейся воды. Мощеный тротуар, выложенный предусмотрительным владельцем "Бара" был чище асфальта уложенного государством для машин, но не менее прочен. Щиток с электричеством был закрыт непрочно - кто-то явно недавно своровал пробки, оставив весь дом без света. Но кто-то один, которому нужно больше всех, как всегда бывает, спас целых десять этажей от прозябания в вечерней темноте и восполнил потерю из своего скудного кошелька. И, как всегда должно быть, его за это никто не поблагодарил. Возможно даже и не заметил подмены.
Становилось темно. В баре было не многолюдно, по крайней мере, насколько можно было увидеть в полумраке его освещения. У большого окна, выходящего на ожидающий дождя осенний Чикаго, сидела ОНА. Волосы цвета дикой сливы неспешной, ленивой волной вились, водопадом брызгая на полные, чувственные плечи. Фигура, словно изящный бокал - никому не приходилось сомневаться, что ее параметры совпадают с желанными стандартами. Дуги темных бровей, всегда немного приподнятых, словно в удивлении над раскосыми, сужающимися к вискам черными глазами, как цвет ее платья, как омут, как пустота... О эти глаза, всегда немного полуопущенные, лукавые, ленивые, смакующие каждый момент. И тут совсем уже не важно какой длины были ее накладные ресницы. У нее большой чувственный рот, всегда полу-улыбающийся, такой же сладко-горькой улыбкой, балансирующей на двух гранях, как заказанный ею эспрессо. Кисло-горький... Простое платье на бретельках, обтягивая всю ее безупречную фигуру, шло до колен. Сняв надоевшие каблуки она сидела, глядя в окно, пока ее причудливая широкополая шляпа с огромным изумрудным пером покоилась подле нее на сидении, обитом бордовым плюшем. Из пустоты бара возле нее появился высокий смуглый мужчина с большими, выразительными чертами лица. В его черных глазах плясала хищная улыбка, но губы оставались неподвижны. Умудренный опытом - его морщинки у губ говорили за него о прожитой им тяжелой жизни.