От прямого попадания КВ споткнулся, но продолжал катиться. Обычно в таких случаях двигатель глохнет. Но сейчас машина вела себя, как живое существо, и каждый член экипажа называл ее самыми нежными именами.
Машина тоже понимает ласку. Никогда Павел не слышал от танкиста бранного слова, обращенного к танку.
— Торопись, милая! — просил механик-водитель Кирин, и машина брала подъем, который не взять ни на каком танкодроме.
— Наш КВ не оплошает, — заверял стрелок-радист и повторял: — Не оплошает.
— Не наш КВ, а наша Красавица Вера, — поправлял его заряжающий Саблин.
Танкисты любят свою машину всегда, но особенно в бою…
Преодолев препятствия, подъехали к деревянному строению. Это был овин. Отсюда, сквозь оранжевое пламя, хорошо просматривались вражеские танки. По ним лейтенант Старых выпустил один за другим четыре бронебойных снаряда.
— Кирин!
Косогор крутой — не разгонишься, и КВ на малом ходу пополз вверх на гребень заснеженной пашни.
— Полный вперед!
С гребня командир увидел, как фашисты уводили в лощину свои уцелевшие машины: там угрюмо темнел густой осинник.
Заряжающий предупредил:
— Последний!
— Понял, — ответил ему наводчик и тут же попросил: — Кирин, короткая.
Механик-водитель остановил машину. На этот раз лейтенант Старых целился дольше обычного. Снаряд последний, 125-й. От выстрела машина вздрогнула. До рези в глазах Павел смотрел в осинник. Не сдержал радости:
— Есть попадание!
Догонять удирающих не было смысла, в танке — ни снарядов, ни патронов. Последний выстрел из пушки стал финалом боя.
Кирин развернул машину и подвел ее к пылающему танку. На снегу, словно обрубленные коряги, лежали трупы…
Кирин заглушил двигатель. Вслед за командиром танкисты спрыгнули на снег, стали невольно рассматривать убитых. Гитлеровцы были в черных брезентовых тужурках и, что удивительно, в парадной форме.
Обращая внимание на парадные мундиры, заправленные под комбинезоны, танкисты недоумевали: к чему весь этот маскарад? Оказывается, в связи с холодами генерал Гудериан разрешил своим солдатам надеть обмундирование, которое они везли с собой для парада в Москве.
Трупов оказалось много. Час назад это были наглые, сильные завоеватели.
— И у каждого где-то есть мать, — вдруг скорбно произнес лейтенант Старых, а каждый подумал: «Звери — не звери, но и людьми не назовешь…»
К танку по вспаханному снегу, подобрав полы шинелей, бежали пехотинцы. Среди них танкисты узнали высокого и плечистого командира стрелковой роты.
— Тотарчук, передай в штаб: приказ выполнен.
От усталости подкашивались ноги, и Павел, не в силах стоять, прислонился к броне. Здесь его и нашел капитан Хорин.
— Спасибо, Паша, — обнял он лейтенанта.
Подоспела полевая кухня. Вместе ели танкисты и пехотинцы. По-домашнему дружно стучали ложки. Каша была сытная, вкусная и почему-то пахла окалиной…
Вовремя подоспел корреспондент фронтовой газеты. Он привез долгожданное известие: Западный фронт перешел в наступление.
Капитан Хорин, счастливый, что подчиненные у него — герои, повел корреспондента взглянуть на машину. На ней оказалось 29 вмятин от прямых попаданий снарядов, но ни крыльев, ни зипов, ни запасных траков, как будто машина прошла через огненный смерч.
ПРИКАЗ ВОЙСКАМ ЗАПАДНОГО ФРОНТА
О НАГРАЖДЕНИИ ЛИЧНОГО СОСТАВА
17 января 1942 года № 44 Действующая Армия
От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР за образцовое выполнение боевых заданий Командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество
Награждаю:
Орденом Ленина
лейтенанта Гудзя Павла Даниловича
Орденом Красного Знамени
лейтенанта Старых Дмитрия Антоновича
Орденом Красной Звезды
старшего сержанта Кирина Акима Сергеевича
Медалью «За отвагу»
сержанта Саблина Павла Ивановича
сержанта Тотарчука Филиппа Дмитриевича.
Завещание друга
Танковая бригада, в которой воевал теперь уже старший лейтенант Гудзь, вышла к горе Лудино — западней Волоколамска — и здесь была остановлена противником.