Наконец, его ноги почувствовали твердость камня. Он достиг подножия гряды. Теперь оставалось только найти «заячью нору». Это оказалось сложнее в полной темноте. Он начал осторожно пробираться вдоль основания каменной гряды, ощупывая шершавую поверхность рукой, наклоняясь, пытаясь разглядеть провалы или углубления в скале. Камни были мокрыми и скользкими от мха.
Его пальцы, затекшие от холода, наконец, нащупали пустоту. Неглубокое, горизонтальное углубление в скале, прикрытое сверху каменным козырьком, а снизу — нагромождением валунов, создававших небольшой естественный лаз. Он протиснулся внутрь. Пространство было крошечным, буквально на одного человека, чтобы сидеть, поджав колени. Пахло сырой землей, мхом и каким-то затхлым звериным запахом. Но это было убежище. От дождя здесь было сухо, а за каменными стенами холодный ветер не так пронизывал.
Вытащив из мешка промокшую шерстяную тряпицу, Алексей попытался протереть ею руки и лицо. Дрожь не проходила. Но сейчас самое главное было — оставаться незаметным. Забраться сюда на лошади или двигаться здесь в полный рост было невозможно. Любой, кто захотел бы его найти здесь, должен был бы ползти по камням и вглядываться в каждый закуток скалы.
Он прижался спиной к холодному камню, натянув мешок на колени. Оружие — топор и нож — лежали рядом, легко доступные. Сердце билось медленно, ровно, но весь его организм находился в состоянии повышенной готовности. За пределами его крохотного убежища была ночная тьма, мокрый, холодный лес и те, кто, возможно, все еще его искал, их шаги едва различимы в шуме дождя и ветра.
Усталость навалилась тяжелым грузом, но заснуть он не мог. Не здесь. Не сейчас. Его Аккерманские инстинкты, знание, что опасность где-то рядом, удерживали его на грани сна и яви. Каждый шорох заставлял его напрягаться. Каждое завывание ветра звучало как далекий крик. Ночь только началась. До рассвета было еще много часов. И эти часы казались бесконечными, заполненными лишь темнотой, холодом и призраками незримой погони, бродящими где-то поблизости, в сыром, враждебном лесу. Его единственное утешение — это знание, которое отличало его от них и от всех, кто жил за этими стенами. Знание, ради которого он бежал. Знание, которое, если он выживет, возможно, еще сыграет свою роль. Но это «если» висело над ним так же тяжело, как каменный козырек его убежища.
Часы, проведенные Алексеем в каменной нише, были безмолвным, физическим выражением одиночества и обреченности. Дождь почти стих, лишь тонкая водяная пыль продолжала висеть в воздухе, пронизанном осенним холодом. За каменным козырьком убежища царила непроглядная тьма. Здесь, под скалой, было сухо, но от этого не теплее. Холод камня пробирался сквозь одежду, вползая в тело, сковывая мышцы, делая каждый вдох неглубоким и осторожным.
Он сидел, поджав колени к груди, пытаясь сохранить хоть немного тепла. Заплечный мешок лежал у его ног, его слабо ощутимый вес напоминал о скудном содержимом — всё его нынешнее достояние. Рука крепко сжимала рукоять боевого топора, положенного рядом на шершавый камень. Нож лежал на коленях. В полной темноте он осязал их знакомую форму, ощущал вес — они были осязаемой реальностью в мире теней и неопределенности, его единственные верные спутники.
Аккерманские чувства, изощренные и напряженные до предела, сканировали ночь за пределами его убежища. Он слушал не ушами в привычном понимании, а всем телом, каждой клеткой, ловя вибрации земли, изменения в шуме ветра, шелесте мокрой листвы. Даже самые обыденные звуки леса — далекий треск ветки под тяжестью птицы или ночного зверька, тихое падение капель воды с листьев, шепот воздуха между деревьями — казались ему подозрительными, требующими анализа, мгновенного отсева природного от потенциально рукотворного.
Чувство близкого присутствия преследователей, то самое тревожное ощущение, которое заставило его свернуть в низину и искать укрытие, так и не покинуло его полностью. Оно сжалось, отошло на второй план, но все еще тлело где-то на периферии сознания, как тлеющие угли давно угасшего костра. Он не мог быть уверен, что они ушли далеко. Возможно, они знали об этом убежище? Возможно, они прочесывали район методично, и это место — лишь вопрос времени?