Он шел медленно, стараясь сохранять силы, и главное — оставаться незамеченным. Густая растительность вокруг зимовья постепенно редела. Хвойный лес, характерный для Медвежьего Угла, уступал место смешанному, а затем, по мере продвижения на юг, в нем все чаще начинали встречаться листопадные деревья — дубы, клёны, вязы. Их ветви, теперь почти голые после листопада, создавали более разреженную завесу над головой, и осторожность становилась еще более важной. Земля тоже менялась — подстилка из хвои и мха сменялась более плотной почвой, укрытой слоем мокрых опавших листьев. Идти по ним было скользко и довольно шумно.
Его действия были отточены днями и ночами бегства: шаг ставился на полную ступню, перекатом с пятки на носок, максимально бесшумно. Взгляд непрерывно сканировал окружающее пространство — ветви деревьев над головой, стволы, кусты у обочин, землю под ногами. Он выискивал малейшие признаки человеческого присутствия: примятую траву не естественным образом, надломленные ветки, которые мог оставить не зверь, отпечатки сапог, отличающиеся от его собственных, или, самое неприятное, дым или запах костра, не его собственного. Слух ловил любые звуки, не относящиеся к обычной жизни леса. Это был изматывающий режим постоянной готовности.
Провиант закончился полностью. Остались лишь несколько жалких, покрытых плесенью крошек сухарей, от которых он отказался с презрением, как от последних объедков. Теперь еду нужно было добывать в этом лесу, который, несмотря на его богатство дичью, был враждебен для одинокого и голодного путника без надлежащего снаряжения. Сетка или силки? Не было материала. Оружие? Топор и нож. Хороши в бою, но не для бесшумной охоты на мелкую дичь. Лук и стрелы? Отсутствовали.
Он шел, не упуская из виду ни единого движения, ни единого шороха. Глаз выискивал признаки жизни, которую можно было использовать: птичьи гнезда (поздно для яиц, но возможно, птенцы), следы грызунов или более крупной дичи, съедобные коренья или ягоды, если они еще оставались после заморозков (маловероятно). Знание лесного промысла, привитое дедом, было единственным, на что он мог положиться.
К полудню он обнаружил заячий след у ствола старого дуба. Тщательно осмотрелся. Никаких других следов. Заяц убежал. Шанс на поимку зайца без ружья был минимален, но его отсутствие заставляло хвататься даже за призрачную возможность. Он медленно пошел по следу, вглядываясь в каждое деревце, каждый куст. Небольшая добыча могла спасти ему жизнь на ближайшие сутки-двое.
Охота длилась около часа, уводя его немного в сторону от прямого южного направления. Заяц оказался старым и осторожным, умело пользовался особенностями местности. В конце концов, след оборвался у густого кустарника, куда Алексей не решился заходить, боясь попасть в скрытую ловушку или просто потерять след в непроходимых зарослях. Разочарование было горьким. Чувство голода стало почти невыносимым, переросло в болезненную, тупую пульсацию в животе.
Пришлось снова двигаться в южном направлении. Чем дальше он шел, тем заметнее становились изменения в ландшафте. Лес переставал быть сплошной, непроницаемой чащей. Появлялись редкие просеки, которые могли быть остатками старых вырубок. Изредка встречались признаки, едва различимые для неопытного глаза, но явные для его острого зрения и знания дикой природы: небольшой пень, отпиленный неровным старым топором, куча собранных, но затем брошенных веток, одиночный камень, лежащий неестественно, словно передвинутый рукой человека. Чьи-то старые кострища. Их было всё больше, чем в дикой глуши севера. Все эти признаки говорили о том, что он приближается к границам обитаемых человеком территорий.
Это ощущение вызывало двойственные чувства. С одной стороны — надежда на спасение от голода и холода, на возможность найти припасы или информацию. С другой — нарастающая тревога и необходимость удвоить осторожность. Ведь там, где появлялись следы одних людей, могли быть и следы других — его преследователей. Они тоже шли на юг, по направлению к цивилизации, и если он уже оставил заметный след на пути от Острога, они вполне могли сократить отставание. Или обойти его, зная особенности местности и дорог лучше, чем он, полагающийся лишь на отрывочные воспоминания.
К позднему вечеру он совсем выбился из сил. Солнце опустилось за горизонт, заливая небо бледным, холодным оранжево-розовым светом, который быстро угасал, уступая место фиолетовым, а затем и черным теням. Голод грыз внутренности, слабость ощущалась во всем теле. Пришлось остановиться на ночлег. Найти зимовье, или пещеру, или хотя бы надёжный скальный козырёк в гуще леса. Но таких удобных укрытий больше не встречалось. Лес стал слишком ровным, слишком обыденным.