Это был Караннес — один из уездных городов, лежащих в северной части Стены Мария. Это не Шиганшина, но уже достаточно большой населенный пункт, чтобы получить информацию, обновить провиант, и, возможно, найти более быстрый способ передвижения. Отсюда до Шиганшины было всего около двухсот километров. Пара дней для конной езды. Две недели пешком по обычным дорогам. Или около одной недели, если двигаться быстро и незаметно. Время неумолимо сокращалось. И он чувствовал это каждой клеткой своего тела. Его путь вел его прямо в пасть этого мира. Мира, который готовился к собственному уничтожению.
Вид города Караннес, раскинувшегося у подножия Стены Мария, произвёл на Алексея эффект, подобный удару холодного металла. Это не было Шиганшиной, но это был первый крупный город на его пути, предвестник того, что его путешествие по диким лесам наконец-то завершилось. Городские ворота были открыты, и через них то и дело проезжали повозки, тянулись цепочки крестьян, направляющихся на рынки или возвращающихся с работы в полях. Над городом висела атмосфера оживлённой, но при этом наивной безопасности.
Алексей наблюдал из густых зарослей леса, не приближаясь. Его план был простым: изучить обстановку, найти место для ночёвки, которое не было бы связано с жилыми кварталами, и наметить дальнейший маршрут. Город был слишком опасен для прямого входа. Он был похож на Острог, но многократно увеличенный, с гарнизоном и системой контроля. Войти туда, в таком виде, как он сейчас, означало привлечь внимание. А этого он не мог себе позволить.
Следующие три дня Алекс провел, скрываясь в лесах и небольших рощах вокруг Караннеса. Ночи он использовал для перемещения, днем — для сна и наблюдений. Еду добывал, продолжая «заимствовать» её из повозок на подъездных путях к городу, или из сараев на фермах, расположенных за его пределами. Ему удавалось оставаться незамеченным. Голод отступил, но физическая измождённость давала о себе знать. Тело, натренированное выживанием, могло выполнять функции, но требовало полноценного отдыха, которого он не мог себе позволить.
Он изучил маршруты патрулей Гарнизона, видел, как караульные на стенах города патрулируют свои посты, наблюдая за лесом. Он отмечал местоположение колодцев и ручьев, где можно было безопасно набрать воду. Отслеживал перемещение крестьян и торговцев, подслушивал их разговоры — обрывки фраз о ценах, о слухах, о чем-то обыденном. И о новостях, о которых не говорили, но которые витали в воздухе.
На третий день пребывания возле Караннеса, ближе к вечеру, Алексей заметил нечто необычное. По дороге, ведущей из города, двигалась группа солдат Гарнизона. Не патруль, а что-то другое. Они были в парадной, или скорее в полевой форме, с тяжелым снаряжением. Конные, штук пять-шесть. А за ними — фургон, крытый брезентом, который казался тяжело нагруженным. И еще двое верховых, в плащах. Их лица были скрыты капюшонами, но даже издалека Алексей почувствовал холодок по спине. Неужели? Те самые?
Они проехали мимо, не сворачивая. Направлялись на юг, по главной дороге, в сторону Шиганшины. Или по крайней мере, в этом направлении. Если это были те, кто искал его, то они явно получили новую информацию и переместились ближе к вероятному очагу его появления. Это означало, что времени осталось еще меньше.
Серый силуэт города Караннес, утопающий в сгущающихся сумерках, оставался позади. Алексей двигался быстро, обходя город широкой дугой, придерживаясь края леса. Он не сомневался в своем решении: никаких входов в город, никаких ненужных рисков. Ищейки, которых он видел, уже знали, куда двигаться, и он не мог позволить себе быть замеченным. Шиганшина была его единственной целью, и каждая минута промедления могла стоить ему будущего.
Путь на юг стал не просто движением, а гонкой. Гонкой со временем, с неизвестными преследователями, с неумолимо приближающейся зимой, и, главное, с надвигающимся, заранее известным концом света. Алексей чувствовал себя напряженной струной. Голод и усталость, от которых не избавило даже наличие кое-каких припасов, стали привычным фоном, уходя на второй план перед лицом главной цели.
Его тактика была безжалостной к себе: максимальная скорость ночью, движение по кромке лесов рядом с главными трактами. Днем — короткие, неглубокие сны в укромных местах, замаскированных под природные образования, но с обзором на дорогу. Он использовал свои уникальные чувства, чтобы замечать людей задолго до того, как они могли заметить его. Шаги были пружинистыми, хотя и усталыми, а взгляд сканировал каждый куст, каждую ветку, каждый отпечаток на земле.