Пламя в очаге потрескивало, словно разделяя тревогу Алексея. Он больше не колебался. Решение было принято — бежать. Бежать немедленно, под покровом ночи и дождя, которые могли стать его единственными союзниками.
Первым делом он быстро и методично начал собирать самое необходимое. Дед Игнат всегда держал наготове «тревожный узел» — небольшой, но вместительный заплечный мешок из просмоленной кожи, в котором хранились вещи для выживания в лесу на несколько дней. Алексей знал его содержимое наизусть и теперь лишь проверял и дополнял.
Сухари из ржаной муки, твердые, как камень, но способные утолить голод. Несколько кусков вяленого мяса, завернутых в промасленную тряпицу. Небольшой мешочек с солью — драгоценность в этих краях. Кресало, кремень и трут в водонепроницаемом кисете из пузыря. Острый охотничий нож с костяной рукоятью, подарок деда, который Алексей всегда носил на поясе. Моток крепкой пеньковой веревки. Небольшой медный котелок. Запасная пара толстых шерстяных носков, связанных еще покойной бабкой, которую он почти не помнил.
Он окинул взглядом хижину. Что еще? Оружие. Его верный топор, с которым он не расставался при работе в лесу, был слишком громоздким для быстрого бегства и скрытного передвижения. Но у деда был еще один, поменьше, с короткой рукоятью и широким, идеально заточенным лезвием — боевой топор, который Игнат прятал под нарами. Алексей помнил, как дед изредка доставал его, проверял заточку, протирал промасленной тряпкой, и в его глазах появлялось то самое выражение — смесь печали, ярости и какой-то затаенной гордости. «Это наследие, внучек, — говорил он тогда. — Аккерманы всегда умели постоять за себя. Не для нападения, но для защиты своей жизни и чести».
Алексей нагнулся, пошарил рукой под грубо сколоченными досками нар. Пальцы нащупали холодный металл. Он извлек топор. Он был легче обычного дровосецкого, идеально сбалансирован. Алексей несколько раз взмахнул им, ощущая, как он становится продолжением руки. Этот топор будет его главным оружием, помимо ножа.
Рядом с боевым топором лежало еще кое-что — длинный, узкий сверток из потертой кожи. Алексей развязал ремешки. Внутри, на подкладке из старого меха, покоился предмет, от которого у него всегда перехватывало дыхание. Это были остатки УПМ — Устройства Пространственного Маневрирования. Вернее, несколько его ключевых компонентов: два корпуса приводов с остатками тросов, рукояти управления клинками, сильно поврежденные, и пара чудом уцелевших, хотя и зазубренных, клинков из сверхтвердой стали.
Дед Игнат никогда не рассказывал, откуда у него эти реликвии. Лишь однажды, когда Алексей был еще ребенком и с восторгом рассматривал эти непонятные, но завораживающие механизмы, старик сказал глухим голосом: «Это то, что сделало нас сильными. И то, за что нас возненавидели. Это память о тех, кто летал, как птицы, и разил чудовищ. И о тех, кто предал эту силу».
Алексей знал из своих «снов»-воспоминаний, что УПМ — сложнейшее устройство, требующее газа, сменных клинков и, самое главное, специальной подготовки. У него были лишь фрагменты. Но даже эти фрагменты были бесценны. Клинки из такой стали невозможно было выковать в Остроге или любом другом известном ему месте внутри стен. Их твердость и острота были легендарными. Он взял один клинок в руку. Несмотря на зазубрины, лезвие все еще было опасно острым. Этот клинок мог стать еще одним его аргументом в борьбе за выживание, если правильно его использовать. Возможно, как длинный нож или короткий меч. Корпуса приводов и рукояти он решил пока оставить — они были слишком громоздки и бесполезны без остальных частей и газа. Но клинки он аккуратно завернул в промасленную тряпицу и спрятал в заплечный мешок.
Он быстро переоделся в самую прочную и темную одежду, которая у него была: штаны из плотной оленьей кожи, еще одну льняную рубаху, поверх нее — старый, но теплый дедовский свитер грубой вязки. На ноги натянул высокие сапоги, тщательно зашнуровав их. Волчью доху он решил оставить — она была слишком приметной и стесняла бы движения в лесу. Лучше положиться на скорость и скрытность.
Последним он достал небольшой, туго набитый кошель из оленей кожи — все его скромные сбережения, несколько медных и серебряных монет, вырученных за дичь и шкуры. Он не знал, пригодятся ли они ему там, куда он бежал, но лучше иметь их при себе.
Оглядев хижину еще раз, он почувствовал укол тоски. Это был его дом, единственный, который он знал в этой жизни. Здесь прошли его детство и юность, здесь он слушал рассказы деда, здесь учился выживать. Теперь он должен был оставить все это. Прошлое — и без того призрачное из-за воспоминаний о другой жизни — окончательно обрывалось. Впереди была только неизвестность, полная опасностей.