Не в состоянии более принимать осмысленных решений, Она поспешила выбраться из воды. Поплыла. Солнце светило по-прежнему ярко, и небо над головой было таким же беспечно-голубым, но ничто не радовало ее, ничто не могло успокоить. Страх гнал к берегу. Но чем ближе была спасительная твердь, тем ближе к ее телу был и шевелящийся ковер, поэтому ей совершенно не хотелось подниматься на ноги, и Она продолжала плыть, почти касаясь животом отвратительной кишащей массы. Когда же это стало невозможно, и ей пришлось-таки встать на ноги, Она, что есть силы, побежала к берегу, с трудом сдерживая сотрясавшие ее рвотные спазмы.
Однако суша не принесла желанного избавления от кошмара: весь берег так же был покрыт ковром извивающихся змей. Делать было нечего, пришлось идти, увязая ногами в скользких, то и дело обвивающих лодыжки телах, скалящихся и мерзко шипящих. По телу тек холодный пот, по щекам градом катились слезы. Ужас совершенно парализовал разум, а змеиному кошмару, казалось, не будет конца.
Вдруг откуда-то сверху на нее упала тень, и повеяло живительной прохладой, как будто от взмаха больших крыльев. Змеи зашипели неистово и отпрянули. Она подняла глаза и увидела Его. Он спускался к ней, словно материализовавшись из синего неба, словно соткавшись из ярких солнечных лучей. И в действительности никаких крыльев не было, но они явственно читались в слепящем глаза сиянии, окружавшем его.
Легко спрыгнув из поднебесья на желтый сухой песок, Он, улыбаясь, подошел к ней и обнял за плечи. Эта улыбка и это сияние прогнали страх, сжимавший ее сердце. Тело снова стало легким, и душу окутала музыка.
- Летим? – спросил Он.
- Конечно! – улыбнулась Она в ответ, и они, взявшись за руки, легко оттолкнулись от земли. Она любила летать во сне. Так же, как и плавать. Небо было чисто и прозрачно, и солнечные лучи легко пронзали его, слепя и искрясь. Мягкий, невесомый воздух легко держал ее тело, обнимая, обволакивая сухой приятной прохладой. Они летели, спокойные беспечные и совершенно счастливые, с удовольствием подставляя лицо лучам яркого солнца. Они плескались и кружились в небе, как птицы. Иногда ложилась на спину и, хватая губами сладкий искрящийся воздух, жадно дышали, дышали, дышали…
Или это был не сон?
Заорал будильник.
Она открыла глаза и долго смотрела в потолок. Воспоминания легкими бабочками вспорхнули с ее ресниц и закружились возле, щекоча крыльями пылающие щеки. Мелькали последние дни апреля, сияя солнцем и их влюбленными взглядами, в которых света было еще больше, чем в сумасшедших лучах, льющихся с неба. Они бежали сквозь эти дни, держась за руки и брызжа счастьем. Встречались, целовались, сияли глазами, смеялись, пели песни, мчались выступать на какие-то концерты, слушали стихи своих друзей и читали сами…
Есть в апреле некая сила, сеющая солнце в сердца, помогающая всходить им надеждами, верой в прекрасное, жаждой жить! Эта сила влекла их – вперед! вперед! – и не было страха, не было горечи и сомнений. Был апрель!!!
Был апрель, неумолимо стремящийся к маю, к буйству зелени, цветению, россыпям гроз. Грянул май! Гроздьями черемухи и сирени! Птичьими трелями, брызнувшими дробно! Воздухом, томно замирающим в предчувствии грозового буйства! И, легко перепрыгнув сюда из апреля, Они бежали теперь по маю, Они были – Май!
Немного маялись, сдавая зачеты, готовясь к экзаменам. Немного снялись в благотворительном марафоне, проводимом местным телевидением в защиту памятников истории и культуры. Потом его преподавательница шутила: «Боже! Какие люди! В моем кабинете! А я уж привыкла Вас чаще видеть на экране, чем у себя на лекции!» Она немножко опубликовалась (парой стихов) в местной же литературной газетке… Дни были длинные. Казалось, они вместе уже целую жизнь! И когда небесная синева, устав от яркого света, прятала свой лик под полупрозрачной вечерней вуалью, они оставались вдвоем и давали отдых своим голосам. Ведь звуки не всегда способны передать то, что ты хочешь сказать. Порою взгляд точнее, а улыбка красноречивее. А когда этого не хватало, они рисовали вопросы и ответы на лицах друг друга, и нежные прикосновения пальцев приятно щекотали кожу, заставляя все существо искриться и тихонько смеяться. И однажды Он сказал ей: